Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— Я подчиняюсь вашему желанию, — проговорила она. — Однако, господин комендант, знай я ваше имя, мне было бы что ответить на удивление моего родича, равно как и на его прямые вопросы, когда я, как и должно, поведаю ему о том, как любезно и гостеприимно вы обошлись со мной и моими друзьями во время нашего вынужденного пребывания в стенах вашего замка. Ему ведомо, что получатель благодеяний всегда стремится узнать имя их подателя, и не только имя, но и его историю; полагаю, он выскажет удивление и неудовольствие, когда я ограничусь лишь тем, что опишу, как меня здесь развлекали. Более того, он либо сочтет меня повинной в преувеличениях, либо станет корить за неблагодарность.

Она заметила, как кровь прилила к лицу коменданта, и обратила внимание на искренность, с которой он отвечал:

— Княжна, если отплата за то, что было получено из моих рук, достойна занимать ваши мысли, посмею сказать — и это верно не только сейчас, но останется верным до конца моих дней, — что столь любезные слова, прозвучавшие из ваших уст, уже служат стократным мне вознаграждением.

Покрывало спрятало ответный румянец, вспыхнувший на ее щеках, ибо было в его голосе и манере нечто — возможно, их истовость, — что подняло их над уровнем обыденного и официального. Она не могла не заметить, что невысказанного в них больше, чем прозвучавшего. Чтобы не усугублять смущение, она обратилась к другому предмету.

— Если мне будет позволено, господин комендант, особо отметить одну вашу любезность, то я хотела бы выразить то удовольствие, которое доставило мне представление арабского сказителя. Я не стану спрашивать его имя, однако, полагаю, это великое счастье — странствовать по миру, где тебе повсюду рады, где тебя повсюду сопровождает человек, в чьем вдохновенном мозгу хранятся рассказы и легенды столь прекрасные, как история аль-Хатима.

В глазах коменданта вспыхнул особенно яркий свет — ему явно пришла в голову удачная мысль, и он с несвойственной ему доселе торопливостью произнес:

— О княжна, имя этого араба — Абу-Обейда; в пустыне он известен под именем Поющего шейха; все мусульмане — и выросшие в городах, и рожденные в шатрах — одинаково любят его и им гордятся. Слава его столь велика, что перед ним открывается всякая дверь, в которую он постучит, даже ревниво охраняемые двери гаремов. Когда он прибудет в Адрианополь, в первый же день его отведут к султан-ханум, и по ее знаку в покой ее соберутся все придворные дамы, чтобы его послушать. Если вам это доставит удовольствие, я могу уговорить его повременить с отъездом и навестить вас в вашем дворце.

— Возможно, ему это будет неудобно, — возразила она.

— Не говорите так. В данном случае я готов отвечать за его решение. Лишь сообщите, куда ему следует прибыть по вашему желанию, назначьте время, о княжна, и он явится — с той же неукоснительностью, с какой звезды являются на небе.

— Тогда я обещаю ему самый радушный прием, — обрадованно произнесла княжна. — Выполните роль моего посланца, господин комендант, и передайте ему: утром послезавтра в моем дворце в Терапии. А теперь — еще раз благодарствуйте и прощайте.

С этими словами она протянула ему руку, он ее поцеловал и помог ей войти в лодку.

Прощание с остальными — индийским князем, Сергием и Лаэль — оказалось короче. Комендант был с ними вежлив, однако оказался не в силах помешать своему взгляду возвращаться туда, где сидела княжна — подняв покрывало и все еще глядя на него.

В устье реки лодки встали борт к борту, и у княжны появилась возможность выразить удовольствие, которое доставила ей встреча с князем; она не сомневалась в том, что именно благодаря его присутствию дело, поначалу казавшееся безнадежным, завершилось столь благоприятным образом.

— А кроме того, я не в состоянии выразить, каким ободряющим и утешительным оказалось для меня общество вашей дочери, — добавила она, обращаясь к князю, но глядя на Лаэль. — Она вела себя отважно и рассудительно, и я не успокоюсь, пока не увижу ее среди своих гостей в Терапии.

— Мне это будет чрезвычайно приятно, — скромно отвечала Лаэль.

— Соблаговолит ли княжна назначить определенное время? — осведомился Скиталец.

— Завтра или на следующей неделе — как вам будет удобно. В теплые месяцы года за городом, у воды так приятно. Жду вас в Терапии, князь, — вас и ваших близких. Да пребудет с вами благословение всех святых! Прощайте.

Далее обе лодки двигались в направлении Константинополя, однако уже раздельно; через небольшое время индийский князь и Лаэль вернулись домой, княжна же увезла Сергия в свой городской дворец. На следующий день, снабдив послушника облачением, какое было в ходу у городских греческих священнослужителей, она отвела его в резиденцию патриарха, представила его, обозначив свое покровительство, и оставила в святой обители.

Сергия приняли как неофита — византийские клирики, в своем тщеславии, не могли смириться с блистательной образованностью русского провинциала. Впрочем, он вступил в новую жизнь ревностно и смиренно, и путеводной звездой ему служили дружеские наставления княжны.

— Помни… — сказала она ему, когда они дожидались на патриаршем крыльце дозволения войти, — помни, что к отцу Иллариону здесь относятся как к еретику. Того, кто открыто признает себя его последователем, ждут костер, пожизненное заключение во тьме, львы в Синегионе или иное дозволенное, но крайне суровое наказание. Яви терпение, а если тебя доведут до крайности и ты почувствуешь, что скоро сломаешься, отправляйся ко мне в Терапию. Но при этом неуклонно приуготовляй себя, чтением и размышлениями, к тому, чтобы провозгласить нашу христианскую веру, не замутненную человеческими выдумками; я подам тебе знак.

Сергий так строго соблюдал все обеты и был так скромен, что перед ним открылась дорога к величайшим почестям.

На следующий день, вернувшись в Терапию, княжна Ирина обнаружила, что ее дожидается церемониймейстер двора, крайне важный сановник, которому доверяли решение вопросов самого высокого толка. Великолепная ладья с пятнадцатью веслами, на которой он прибыл, стояла у мраморного причала перед ее дворцом: богато изукрашенное судно, которое, даже не будь на нем гребцов в пышных одеждах, и само по себе привлекло бы к себе многочисленные группы любопытных зевак. Заметив его, княжна поняла, что ей доставили послание от императора. Не теряя времени, она оповестила церемониймейстера о своей готовности его принять. Разговор их состоялся в приемной.

Церемониймейстер был человеком почтенным; он достойно служил предыдущему императору, был чрезвычайно деликатен и крайне сведущ в вопросах придворных условностей и этикета; сказав это, мы опустим подробное описание его речей и манер и по возможности кратко передадим суть послания, которое он привез княжне.

Он выразил уверенность, что она помнит все обстоятельства коронации его величества императора, равно как и въезда его величества в Константинополь; однако она, возможно, не столь осведомлена об определенных обстоятельствах, связанных скорее с его личной, нежели официальной жизнью. Возможно, кое-что ей известно, но из недостаточно надежных источников. А посему вряд ли она слышала из первых рук, что сразу же после восшествия на престол его величество объявил, что считает делом первоочередной важности выбрать себе супругу.