Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— Не можешь?

Нетерпение Магомета едва не взяло верх над его самообладанием.

— Звезды не дали мне никаких указаний, а отвечать от себя я не решаюсь.

В глазах Магомета вспыхнул суровый блеск, а костяшки пальцев забелели сквозь кожу, так крепко он стиснул руки.

— Сколько же мне ждать, прежде чем обещанная тобой слава созреет и я смогу собрать урожай? Если для этого нужны длительные походы, пора ли мне собирать свое войско?

Несмотря на всю уравновешенность князя, тон и настойчивость голоса Магомета заставили его вздрогнуть. Обратив взор на лицо принца — уже разгладившееся и сосредоточенное, — он еще до того, как отзвучало последнее слово, понял, каким именно мыслям ему надлежит потворствовать, понял, что именно к этой точке собеседник и подводил его с самого начала разговора. Чтобы выиграть время, он сделал вид, что не до конца уяснил смысл слов собеседника, а потом, когда принц повторил свои слова, с многозначительным взглядом ответил вопросом на вопрос:

— Правда ли, принц, что отцу твоему пошел восемьдесят пятый год?

Магомет еще больше подался вперед.

— А с того момента, как он начал свое мудрое и славное царствование, прошло двадцать восемь лет?

Магомет кивнул утвердительно.

— Тогда позволь мне тебе ответить. Если оставить в стороне возраст, отец твой никогда не позволял величию и власти заслонить любовь, которую он испытывал к тебе с того самого момента, когда впервые взял тебя на руки. Природа протестует против его ухода, и в данном случае, о принц, голос природы — это голос Аллаха. Считай, что я высказал свое мнение.

Лицо Магомета смягчилось, он расслабился, задышал спокойнее и ответил:

— Но я не знаю, чего от меня хотят светила.

— Если речь идет о звездах, повелитель, — подхватил его собеседник, — выслушай, что я тебе скажу. Пока они передали мне лишь одно предсказание, и им я с тобой уже поделился. Иными словами, гороскоп, составленный исходя из даты твоего рождения, безусловным образом предрекает тебе величие. Законы астрологической науки позволяют нам приходить к подобным общим выводам. Однако ты спрашиваешь меня о более конкретных обстоятельствах, и здесь речь идет о силах, которые пока еще не в твоих руках. А потому — слушай внимательно, о повелитель, — я предлагаю тебе точно заметить минуту и час дня, когда ты препояшешься мечом полной власти, которая на данный момент по воле Небес принадлежит твоему отцу; после этого я составлю гороскоп султана Магомета, а не просто Магомета, сына Мурада, — тогда, в силу своего положения толкователя звезд, я возьму в руки нужные писания и сообщу тебе то, о чем ты сейчас пытаешься дознаться, равно как и все прочее, связанное с твоим правлением, что мне доверено будет сообщить. Я поведаю тебе, когда для тебя откроется путь к славе, когда нужно будет выступить в поход, дабы эту славу приобрести, — и даже сколько времени потребуется на предшествующую этому выступлению подготовку. Ясно ли я высказался? Готов ли повелитель подтвердить, что он меня понял?

Здесь нелишне будет сделать одно наблюдение. Читатель, разумеется, заметил, как ловко были вплетены звезды в эту речь, однако главное хитроумие заключалось в том, что подлинный ее смысл оставался сокрытым. Если бы князь сразу назвал точную дату, которая устроила бы Магомета, он тем самым отдал бы другому мякоть яблока, оставив себе только корку. Мудрецы, которые стремятся стать для кого-то незаменимыми, тщательно пестуют собственную состоятельность. Более того, на этом этапе нашей истории важно помнить, что все планы индийского князя были подчинены одному — провозгласить единого Бога. А для этого мало было стать для Магомета незаменимым, нужно было заставить юного владыку дождаться его, князя, сигнала выступить в поход на Константинополь, ибо таков, если отбросить все ухищрения, был замысел, сокрытый под девизом «Восток против Запада». Кроме того, князь не мог предпринимать никаких решительных шагов, не узнав, как Константин отнесется к его дерзновенной затее. Что, если, например, император окажется ему другом? Во время соколиной охоты сокола выносят в поле в клобучке и выпускают только после того, как дичь вспугнута. Именно такие мысли пронеслись в голове у индийского князя, когда он завершил свою речь и глянул на красивое лицо принца Магомета.

Последний был явно разочарован и не скрывал этого. Он отвел глаза, нахмурил брови и поразмыслил, прежде чем дать ответ; потом скрытое пламя вырвалось наружу.

— Князь, при всей твоей мудрости ты не в состоянии понять, сколь тягостно будет ожидание. Нет в природе ничего слаще, чем слава, а с другой стороны — ничего горше, чем бесплодное ожидание ее, когда до нее рукой подать. Какая это насмешка Провидения — пожинать величие только во дни заката! Я жажду познать его еще в юности, ибо именно тогда оно особенно желанно. Был один грек — не византийской породы, не с той императорской псарни, — он подчеркнул свою неприязнь презрительным взглядом в сторону Константинополя, — нет, то был грек древних времен, из истинных героев, тот, что и по сей день слывет в мире величайшим завоевателем. Ты думаешь, он был счастлив тем, что владеет всем миром? Радоваться земным благам — коню, дворцу, кораблю, королевству — пошло; обладать собственностью может любой человек; нищий полирует свой посох с той же целью, с которой царь золотит свой трон, — потому что он ему принадлежит. Обладание ведет к пресыщению. Однако, если ты достиг бессмертия, едва став взрослым мужем, оно останется при тебе, как кольцо при невесте, а невеста — при женихе. Пусть будет так, как ты говоришь. Я склоняюсь перед звездами. Между мною и троном стоит мой отец, добрый человек, на любовь которого я отвечаю любовью; ни я, ни кто-либо из моих соратников не посягнет на него. В этой части я приму твой совет, приму и в другой: будет человек, который точно заметит минуту часа, когда власть перейдет ко мне. Но что, если ты тогда будешь в отсутствии?

— Одно слово повелителя доставит меня к нему, а поскольку владыка может отправиться к праотцам в любой момент…

— Увы! — вставил Магомет с совершенно искренним сожалением. — Владыка может содержать свои границы в безопасности и даже расширять их все дальше, наводя страх на всех людей, однако рано или поздно смерть явится и к нему. На все воля Бога.

Князь с подобающей учтивостью продемонстрировал уважение к проявленным чувствам.

— Впрочем, я тебя перебил, — добавил Магомет. — Прошу за это прощения.

— Я собирался сказать, повелитель, что, если меня не будет с тобой рядом в тот момент, когда великий владыка, твой отец, испустит последний вздох — и, безусловно, вознесется на самые высокие горы рая! — отправь за мной гонца в Константинополь; может оказаться полезным, если комендант этого замка получит распоряжение постоянно держать для меня ворота открытыми и исполнять все мои указания.

— Дельное предложение! Я это обеспечу. Но…

Он вновь погрузился в задумчивость, князь же выжидал, наблюдая.

— Князь, — наконец произнес Магомет, — мне редко случается просить кого-либо об одолжении, ибо свобода делать что вздумается правителю так же мила, как простому человеку — свобода перемещаться, куда он захочет; однако в данном случае я нарушу свои же правила — как принято говорить у мусульман, отправляясь в плавание, «да прокладывать мне курс и бросать якорь с именем Бога». Услышав это, внемли дальше. Далеко не все из того, что ты мне сказал, мне до конца внятно. Насколько я понял, мне предстоит обрести несказанную славу на поле битвы. Поведай, далеко это поле отсюда или близко? Где именно? Кому предстоит мне бросить вызов? Место и возможность для битвы я найду везде, а если рядом их не окажется, мои спаги отыщут его за день пути. Воистину удивительно, сколь незначительный нужен предлог, чтобы один человек встал против другого не на жизнь, а на смерть. Однако — здесь-то и заключается главная трудность, — оглядываясь вокруг, я не вижу возможности начать совсем уж новую войну, с новыми соперниками, целями и притязаниями, итогом которой могло бы стать обретение великой славы. Полагаю, ты ощущаешь, что я блуждаю в потемках. Света, о князь, — даруй мне свет!