Чужой муж - Елена Арсеньева

– Лиля, прости меня! Я же ничего не знал! – бормотал он с раскаянием. – Прости! Я дурак, осел на двух копытах! Я знаю, как вы с Костей были дружны…

– Я так любила его! Я всегда его любить буду! – Лиля уткнулась в грудь Родиона, снова залившись слезами.

– Поплачь, ты поплачь, – шептал Родион, обнимая ее. – Это, говорят, помогает.

Лиля стояла, покорно прижавшись к нему, тяжело всхлипывая.

– Родя, – тихо сказала вдруг.

– Господи! – потрясенно вздохнул он. – Как же давно ты меня так не называла!

– Родя… – Лиля отстранилась, взглянула моляще: – Косте уже слезами не поможешь. Но можно помочь Герману!

Лицо Родиона исказилось. Оттолкнул ее, резко отошел и воскликнул:

– Опять двадцать пять!

– Ну помоги! – взмолилась Лиля. – Ну я тебя очень прошу! Я знаю, что ты можешь! Умоляю…

– Допустим… – медленно сказал Родион, испытующе глядя на нее. – Только у меня будет одно условие.

Лиля проглотила комок, подступивший к горлу:

– Понимаю… Я даже знаю, какое!

Не было цены, которой она не заплатила бы за спасение Германа. Не было такой цены!

Лиля сбросила плащ, начала снимать свитер, стоя перед Родионом, однако тот вдруг яростно вскричал:

– Да за кого ты меня принимаешь?! После того, что произошло, после Кости… Думаешь, я тебя затащу в постель?!

Оттолкнул ее почти со злобой, бросился к лестнице.

– Чего ты хочешь?! – взмолилась Лиля. – Хватит мучить меня!

Родион обернулся:

– Лиля… Я хочу только одного. Чтобы у нас была нормальная семья. Ты, я и Кира. Неужели это так много?!

Лиля молча смотрела в пол.

Да, нет такой цены, которую она не заплатила бы за спасение Германа. И она ее заплатит.

Подняла глаза на Родиона:

– Хорошо. Я согласна.

Словно скрепляя договор печатью, поцеловала его в щеку и медленно побрела вверх по лестнице.

Родион опустился на диван.

Он был так ошеломлен, что не мог даже радоваться. К тому же радоваться еще было рано. Стоит Лиле снова увидеть Арефьева, как она опять потеряет голову, это же понятно! Родион будет спокоен за свое семейное счастье, только когда этот актеришка исчезнет. Исчезнет совсем! Исчезнет из Лилиной жизни!

Если бы мог, он убил бы Арефьева своими руками! Не убьет, конечно. Но выход все же есть…

* * *

Спустя час он был в городе, возле дома Левичева. Поднял того с постели и потребовал довести дело с Арефьевым до конца. И рассказал, чего добивается…

Следователь пораскинул мозгами и понял, что Камышев предлагает ему самый удачный выход из непростой ситуации: попытку самоубийства в КПЗ известного актера можно, конечно, замять, но уж больно много сил приложить придется. А если сделать то, что задумал Камышев, то к действиям следователя не подкопаешься. Умен Родька, хитер… Ничего не скажешь. И зол, и мстителен… С таким лучше дружить. Тем паче что там еще имеется всесильный тесть.

Короче говоря, среди ночи Левичев отправился на службу (вместе с Родионом) и приказал вызвать к себе Арефьева.

Поднятый с нар, почти не спавший две ночи, оголодавший, замерзший, избитый, тяжело хрипящий (саднило горло после петли), сильно постаревший, Арефьев имел настолько жалкий вид, что Родион возненавидел его еще больше – если это было, конечно, вообще возможно! Ему стало бы легче, если бы перед ним снова оказался прежний дерзкий красавчик, записной сердцеед и все-таки достойный соперник, однако понимать, что жена променяла его на этого престарелого Ромео, на этого провинциального донжуана, которому о пенсии пора думать, а не о молоденьких красотках, – это было для Родиона невыносимо. Он еле сдерживался, чтобы не наброситься на Арефьева и не придушить его окончательно. Удерживало его только слово, данное Левичеву, – не вмешиваться. Вот он и молчал, только ходил, ходил по кабинету Левичева взад-вперед, и Арефьев то и дело нервно оглядывался, недоумевая, что это за хмурый, с трудом скрывающий ярость человек меряет кабинет шагами тяжелыми, точно статуя Командора.

То, что незнакомец и был тем самым Командором, Герман даже не подозревал.

С подчеркнутой заботливостью осведомившись о здоровье Арефьева, Левичев сразу подошел к делу:

– Герман Алексеевич, ваша статья предусматривает заключение на пять лет. Однако есть другой выход. Мы закрываем дело, а вы уезжаете.

– Шутишь, что ли? – изумился Арефьев. – Куда?

– Ну, куда? – дружески засмеялся Левичев. – Куда вас всех так манит. К «подлинной», вернее, подлой свободе. В загнивающий империализм. За бугор! На Запад, дорогой гражданин Арефьев!

– Что-то я не понимаю вас, – растерянно пробормотал тот.

– Прямо сейчас, – настойчиво проговорил Левичев, – пишете отказ от гражданства СССР – и все, гуд бай! Семьи у вас нет, друзей тоже – так что не вижу препятствий! – И он подал Герману ручку.

Герман молча отодвинулся от стола и убрал руки за спину. Лицо его стало замкнутым, напряженным.

Непохоже было, что он ринется к «подлинной», вернее, «подлой свободе» сломя голову.

Да неужели его еще не сломали?!

– Товарищ следователь, – шагнул вперед не выдержавший Родион, – позвольте, я сам.

Он так властно толкнул Левичева, что тот растерянно поднялся и уступил ему стул напротив Арефьева.

Родион сел, с ненавистью глядя в глаза своего самого лютого врага.

Арефьев смотрел настороженно, готовый ко всему.

– Меня зовут Родион Камышев, – медленно произнес Родион.

Арефьев нахмурился, потом иронически ухмыльнулся:

– Ах вот оно что… Ну, наконец-то картина прояснилась! А я все не мог понять… Так, значит, это я вам дорогу перешел!

– Уезжай! – тихо посоветовал Родион.

Арефьев покачал головой. Похоже, известие о том, что все приключившееся с ним – только «шаги Командора», только месть обманутого рогоносца, прибавило ему бодрости. Он смотрел на этого красивого и еще молодого человека – и презирал его за то, что тот не смог удержать жену, эту дивную женщину, которая так жаждала любви и красоты в человеческих отношениях, что кинулась в объятия первого попавшегося человека, который… Который читал ей для начала стихи, а не тащил сразу в постель!

– Это лучший выход для всех нас, – сдерживаясь из последних сил, сказал Родион.

Арефьев смотрел с прежним ироническим выражением…

– Нет, ну конечно, ты можешь выбрать тюрьму, – кивнул Родион. – И, возможно, Лиля тебя дождется. Но целых пять лет… Целых пять лет терпеть на зоне то, что ты не смог вытерпеть в камере какой-то часик… Подумай, что с тобой станет за эти годы! Во что ты превратишься?!