Война - Ираклий Берг

Прочие — мелочь, можно не считать. А буйство ваше, хорошо если как попытку себе цену набить будет вопринято.

— И вообще! — обратился Степан ко всем разом. — Давайте разбираться. Где Хозрев-паша? Где молодой султан? Вы красно говорили, — кивнул он толмачу, — но я тоже недопонял. Какова диспозиция, черт побери?! И о ключах от города, ещё раз поподробнее, пожалуйста. И я хочу выпить.

* * *

Когда Рауф-паша удалился с гордо поднятой головой и мелко семеня ногами, Степан со вздохом облегчения добрался до вина.

— Налей и мне. — попросил Пушкин, вытирая батистовым платком пот со лба.

— И мне.

— Что, без бутылки не разобраться? — пришурился хитро Степан. — А знаете, господа, я ещё больше разочарован.

— Чем, позвольте полюбопытствовать?

— Всё тем же, Пётр Романович. Востоком. Где загадочность, покрывало таинственности? Нет, пожалуй, что покрывало и есть. Но что скрывается под ним? Коровье вымя, простите за мой французский. Все как у нас в деревне! — сокрушенно покачал головой добровольный виночерпий.

— Ну уж! — рассмеялся Безобразов. Напряжение начало отпускать и его.

— Ей-богу. Восток то, восток сё. Восток — дело тонкое. И что я вижу? Примитив.

— Вы думали попасть в сказку? Впрочем, о чём я. Замечу только, что раньше подобные жалобы вы изъявляли в состоянии менее трезвом.

— Зря смеётесь, — серьёзно ответил Степан и внезапно для самого себя пропел:

— Турецкая ночь, волшебный восток. Здесь чары и месть, отвага и месть, дворцы и песок!

Безобразов зааплодировал.

— Браво! Жду не дождусь продолжения. Начало неплохое. А ваше разочарование, оно обыкновенное. Если не лукавите, граф.

— Все это прекрасно, господа, но что далее? — оборвал нервное веселье Пушкин.

— Далее, ваше превосходительство, наступит завтра.

— Я не склонен шутить. Вы понимаете в каком мы положении? Ладно нам ограничили свободу, что же! На войне как на войне. Но нам, а лучше сказать прямо — мне, навязывают роль куклы в бродячем театре. Петрушки на руке сказочника. Вы действительно считаете, что с подобным легко согласиться?

— Какие шутки, Александр Сергеевич. Турок — юла. Ванька-встанька. Если желаете, то могу высказать свое мнение.

— Говори.

— Турок наводит мосты. Яснее ясного. Пока мы здесь сидели…то есть сидим, там шла обыкновенная драка за власть. Почти как у нас. И вот победитель зашёл нас наведать.

— Вы критикуете Восток, но плохо понимаете его. — возразил Безобразов. — Победитель ни в какой мере не ползал бы тут на коленях. Он бы желал, чтобы ползали перед ним. Тем более сам визирь. Если он тоже не лукавит, конечно, о своём статусе.

— Победители бывают разные, — поколебался Степан, — но прочие турки ничего и не видели, кроме толмача. А с ними здесь разговор короткий в случае чего.

— Продолжай.

— Так вот. Здесь всякий человек — торгаш. И этот Рауф не исключение. Как он вошёл, припомните. Родной человек, можно подумать. Ключи от города вам на блюдце, гости драгоценные. Прямо сейчас, сию минуту, вот только… только не сейчас. А, например, завтра. Приём обыкновенный, известный. Оглушить сперва, дабы поплыл покупатель, а после втюхать ему на рупь пятаков. Ну а завтра выяснится что-нибудь еще.

— Ясное дело что! — опрокинул в себя содержимое бокала Безобразов.

— Поясните, Пётр Романович.

— Чего думать? Он пусть Великий визирь, поверим. Но не султан. Завтра оно и выяснится, что жалует псарь, да не жалует царь. Ахахаха.

— Что же ему было нужно?

— Оценить нашу готовность к сотрудничеству. В турецком понимании — насколько мы размякли и готовы уступать. В этом плане, Александр Сергеевич, ваша решимость пришлась очень кстати. А вот его сиятельство напрасно полез.

— Что мы должны уступить?

— Как минимум, снять с них, с визиря и султана вину за произошедшее. В глазах государя. Более того — оказать поддержку в борьбе с мятежником, который воплощение зла и хочет посадить на трон другого царевича. Всё просто.

— Тогда к чему эти слова про ключи?

— О, здесь несколько вариантов. — снова вщял слово Степан. — Во-первых, ослепить вас отрывающимися перспективами. Вообразите — вы становитесь формальным комендантом, или как это здесь называется, города. Сил у нас нет, если только не подойдёт эскадра, о чем нам ничего неизвестно. Почёт, тем не менее, огромный, и для турок ничего не стоящий в реальности. Во-вторых, всё-таки отвести от себя обвинения в разыгравшейся трагедии. Повинную голову меч не счёт, нечто подобное. Официальная власть ни при чем, кругом виноват сошедший с ума Хозрев-паша.

— Вы склонны недооценивать формальности, ваше сиятельство. Это не только унизительно, это прямо ставит почти в вассальную зависимость от России, если все так как говорите. Сюзерен и господин тот кто защищает, испокон веков так было.

— Возможно. Но ещё это ставит нас в несколько щекотливое положение относительно прочих европейцев, особенно лучших друзей с берегов Сены и Темзы. Подозреваю, что на это расчёт тоже. Они хотят прикрыться нами как щитом. При необходимости — использовать как меч. А потом выбросить за ненадобностью словно ветошь.

— Да вы стратег, ваше сиятельство! — восхитился Безобразов. — Фемистокл. Перикл. Быть может, вы правы. Быть может, нет. Скоро узнаем. Но знаете, что самое смешное? Что цели своей хитрый осман добился. Вот мы сидим и рассуждаем как будем карать или миловать первых людей огромной, что ни говори, империи. Но оглянись, граф, что вы видите?

Степан вдруг покраснел. Он понял.

— Да-да, ваше премудрое сиятельство. Нас даже не выпустили из тюрьмы! — и вечный гусар расхохотался. Степан невольно улыбнулся.

— Я добавлю ещё кое-что, — произнёс Пушкин. — То, чего вы не заметили. Будь все так как описал Рауф, мы бы уже кормили воронов. Как минимум — гнили в кандалах. Вам не приходило в голову, что все наше злоключение имеет к пресловутому Хозреву отношение весьма условное?

— Вы хотите сказать…? — как-то сразу протрезвел Безобразов.

— Именно так, Пётр Романович. Я готов голову положить на отсечение, что всё это задумка самого Рауфа. Оттого мне и хочется сотворить с ним нечто ужасное. Не по-христиански.

Степан задумался. С этой стороны он ещё не смотрел.

Внезапно до слуха наших друзей донесся громкий и