На зависть Идолам (ЛП) - К. М. Станич

забирает всё его гладкое, отполированное совершенство и придаёт ему привлекательный маленький изъян.

— Никакой лжи.

— Чёрт. — Крид проводит пальцами по волосам, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Да, это правда.

Моё сердце спотыкается, падает, обдирает колено и снова встаёт. Я чувствую себя разбитой и болезненной, а мои щёки пылают жаром.

— Чёрт, — шепчу я, сдерживая смешок. — А остальные знают?

Крид бросает на меня взгляд, который ясно говорит о том, что я сошла с ума, и качает головой.

— Нет, и ты ведь не собираешься им рассказывать, да? — я качаю головой, и он резко отводит взгляд, как будто ему стыдно.

— Не расстраивайся. Не то чтобы вся академия не знала, что я тоже одна из них.

Крид оборачивается, наклоняясь, чтобы снова поцеловать меня. Часть его безрассудной беззаботности исчезла, поэтому я пытаюсь вернуть её, обвивая руками его шею. Наши рты яростно ласкают друг друга, языки скользят по нижним губам, обводя края зубов. Мои ногти впиваются в обнажённую кожу верхней части его спины, а его левая рука скользит вверх по разрезу моего платья, дразня моё бедро тёплым, сухим жаром его ладони.

Наши тела работают вместе так же, как в тот день в джакузи, и вскоре мы оба стонем, трёмся друг о друга во всех значимых местах.

На этот раз, когда его левая рука скользит вдоль пояса моих трусиков и опускается ниже, я не останавливаю его. Крид держит свои пальцы на внешней стороне ткани, скользя ими по тёплому пульсирующему месту внутри меня и выводя ещё больше влаги из моего тела.

— Скажи мне, когда захочешь остановиться, — шепчет он, покусывая мочку моего уха. Но дело в том, что… Я не уверена, что хочу останавливаться. Я продолжаю попадать в подобные ситуации и задаваться вопросом, желать, нуждаться, но потом я вечно отказываю себе и в конечном итоге просто расстраиваюсь.

Нет, я не хочу останавливаться.

Эти его длинные красивые пальцы дразнят меня, пока я не начинаю задыхаться, двигая бёдрами навстречу каждому прикосновению. Крид доводит меня до полного изнеможения, мои волосы спутаны, кожа вспотела, сердце скачет, как табун лошадей. А затем, со всем своим ленивым, беззаботным совершенством, он отодвигает трусики в сторону и дразнит моё отверстие одним пальцем.

Наш поцелуй становится глубже как раз перед тем, как он проникает внутрь, до самых костяшек пальцев. Удовольствие такого рода, какого я никогда раньше не испытывала, пронзает меня насквозь, и я сильно впиваюсь пальцами в спину Крида, заставляя его застонать. Какое-то мгновение мы лежим так вместе, застыв в интимной позе, позволяя новизне ситуации овладеть нами.

А потом он начинает двигаться, медленными движениями, входя и выходя, пока я не начинаю дрожать и трепетать, желая большего. Мои губы шевелятся, но не издают ни звука. Крид тоже дрожит и обливается потом. Бусинка падает с кончика его носа и приземляется мне на губы. Я слизываю её, и он стонет, закрывая глаза, когда вводит второй палец. Тогда становится немного тесновато, но не неудобно.

Я прикусываю его нижнюю губу, втягиваю её в рот, а затем вздрагиваю, когда он проводит большим пальцем по моему возбуждённому соску. Внезапно мне просто отчаянно захотелось избавиться от платья. Оно кажется тесным, почти сковывающим.

Раздаётся стук в дверь, и мы оба замираем. Крид бросает раздражённый взгляд в ту сторону.

— Эй. Скажи этому идиоту, что я закончила принимать душ, чтобы он мог воспользоваться ванной.

— Я скажу ему, — выдыхаю я, задаваясь вопросом, не странно ли это звучит, может ли она понять, узнает ли она.

— Окей, спокойной ночи.

Я просто могу представить, как Миранда машет рукой, направляясь в свою спальню. Вздохнув, я откидываю голову на подушки, и Крид изгибает пальцы, стимулируя те части меня, о существовании которых я даже не подозревала. Его большой палец скользит вверх по пульсирующей боли, о которой я и не подозревала, что так сильно нуждается в утолении.

Мы снова начинаем целоваться, и это всё равно, что дышать — прикасаться своими губами к его губам. Он внезапно стал мне нужен так, как я никогда ни в ком раньше не нуждалась. Мои бёдра двигаются под его рукой, пока он не ругается и не отстраняется, оставляя меня задыхающейся и испытывающей боль. Я приподнимаюсь на локтях, когда Крид, тяжело дыша, поднимается на ноги.

— Презерватив? — спрашивает он, и мои щёки вспыхивают. Тогда он останавливается и смотрит на меня, по-настоящему смотрит на меня. — То есть, если это то, чего ты хочешь. — Он просто стоит там и смотрит на меня, красивый аристократ без рубашки, с телосложением принца и надменным видом короля. Его порочный рот, одинаково хорошо умеющий оскорблять и целовать, изгибается в полуулыбке. — Я ждал этого так долго, и ты тоже. Нет смысла продолжать что-то, что кажется неправильным.

— Это кажется потрясающим, — шепчу я, чувствуя укол вины.

А как насчёт других парней? А как насчёт Зака и той милой, мягкой грусти, которую он несёт в своём большом, мускулистом теле? А как насчёт признания Зейда в библиотеке и позора, который он носил в себе целый год? А ещё есть Виндзор и Тристан… Я думаю, секс не так уж много значит ни для одного из них. Им его было достаточно, это уж точно. Нет, я хочу от них чего-то большего. Я хочу, чтобы меня обнимали, тискали и прикасались ко мне. Я хочу, чтобы со мной разговаривали, меня слушали… любили.

Мне нужно увидеть их уязвимость.

— Это кажется правильным. — Я сажусь и спускаю ноги с края кровати, кивая головой в сторону своего чемодана. — У меня в сумке есть презервативы.

Крид приподнимает светлую бровь.

— Как? Откуда?

Я бросаю на него взгляд, моё лицо пылает, моё тело в огне. Пылкий шторм проносится сквозь меня… и-и-и-и-и-и, я снова становлюсь поэтичной. Эх. Но это так верно.

— В меня швыряли презервативами, запихивали их в мой шкафчик и складывали на пороге с начала первого курса. Я девственница, а не идиотка. Я знала, что секс рано или поздно произойдёт, так зачем выбрасывать хорошие презервативы.

— В них могут быть проделаны дырки, — говорит Крид, и у меня кровь стынет в жилах от этого намёка. Это выходит за рамки издевательств, это практически сексуальное насилие.

— Нет, я храню только те, что в запечатанных коробках, — говорю я, и он кивает, наклоняется и расстёгивает молнию на моём чемодане, отодвигая в сторону несколько смущающих кружевных розовых трусиков, пока не находит то, что ищет. Когда он встаёт и тянется к пуговице на своих брюках,