Девушка из письма - Эмили Гунис

Если мне удается заснуть на короткое время, мне снитесь ты и Роуз. Ты несешь Роуз на плечах, а она ест мороженое, пока мы вместе гуляем по пирсу. Я буквально ощущаю соленый бриз на своем лице, чувствую себя бесконечно счастливой. Но потом я просыпаюсь, осознаю свое реальное положение и снова почти теряю рассудок. Я больше не получаю никакой радости от жизни, словно возникла незримая стена между мной нынешней и той, какой я была прежде. Каждый день я мысленно напоминаю себе, что я – Айви. У меня длинные рыжие волосы. Я была горячо любима. Но с течением времени голос в моей голове звучит все тише и тише. Я тоскую по школе, по своим подругам и друзьям, по канувшей в небытие жизни. Я тоскую по тебе, Алистер. Почему ты не приезжаешь за мной? Скоро уже ничего не останется от той Айви, которую ты знал. Они забрали моего ребенка. Почему же им настолько необходимо лишить меня и всего остального – моего будущего, моих мечтаний, моей любви? Почему меня не выпускают отсюда? Разве я мало настрадалась?

Другие девушки видят меня плачущей, но ничего не делают, чтобы утешить и успокоить, поскольку все разговоры запрещены и их ждет безжалостное наказание за любую попытку проявить ко мне сочувствие. Иногда я вглядываюсь в лица монахинь, искаженные ненавистью, когда они избивают тощую, униженную девушку, и думаю, до какой же степени они несчастны, если позволяют себе такие мерзкие поступки. И мне действительно становится их жаль. Они такие же жертвы, как и мы сами. Испытывают не меньшие мучения. Конечно, именно монахини представляются нам корнем всех бед в этом заведении, но ведь не они поместили нас сюда, а наши возлюбленные, родители, врачи, священники, то есть те, кто должен был заботиться о нас, но бросил в беде. Если бы они не отвернулись от нас, койки в Святой Маргарите оставались бы пустыми.

Меня больше не пугает то, что меня отправят в сумасшедший дом. Ничего не может быть хуже жизни в этом аду. Работы в прачечной с раннего утра, когда меня насильно заставляют подниматься, и до тех пор, пока я держусь на ногах. А ведь мне предстоят еще годы подобной каторги, прежде чем я выплачу свой долг приюту.

Я мечтаю совершить побег, но, куда бы мы ни отправлялись, за нами непрерывно следят. Только в спальне ночью нет наблюдения, но там окна расположены в сорока футах над землей. Если бы не Роуз, не мысль, что однажды мы, быть может, заживем с ней вместе, я бы разбила стекло и бросилась вниз.

Однако я не могу умереть, не рассказав ей, как сильно я любила ее, как отчаянно стремилась сохранить. Пожалуйста, если однажды ты встретишься с ней, покажи ей эти письма. Для меня важно, чтобы она знала о моей беспредельной любви, о том, что я каждую минуту думала о возможности оставить ее возле себя. Объясни: я не бросала ее. Меня вынудили сделать это. А я до последнего пыталась бороться.

Теперь я понимаю, что ты меня больше не любишь. Но неужели, даже прочитав мои письма, ты способен оставить меня сгнить здесь заживо? Я ненавижу тебя за то, как ты поступил с нами. Уверена, в один прекрасный день тебе придется горько пожалеть об этом.

6 февраля 2017 года, понедельник

Сэм с трудом успокоила дыхание и прошла по каменным плиткам дорожки к «Розовому коттеджу» во второй раз. Она постаралась по возможности расслабиться, чтобы престарелой леди было легче с ней разговаривать. Сэм не успела ее как следует разглядеть, когда увидела впервые под дождем два дня назад. Теперь же резкий дневной свет давал гораздо более полное впечатление о ее возрасте. Он прослеживался в складках кожи, в сгорбленной фигуре, в манере держать себя, вцепившись в ходунки, словно без них ей грозило немедленное падение. Сэм быстро произвела в уме подсчеты. Если Айви родила Роуз в 1957 году, то ее собственной матери исполнилось бы сейчас почти сто лет.

– Здравствуйте! Вы получили мою записку? – с улыбкой спросила Сэм.

– Да, – ответила старуха, и подобие улыбки тоже появилось в уголках ее губ. – Вы, должно быть, Саманта.

– Верно, – бодро подтвердила Сэм. – Очень рада с вами познакомиться.

Тощие руки леди по-прежнему лежали на ходунках. Очки свисали с шеи на тонкой цепочке.

– Меня зовут миссис Дженкинс. Не желаете ли зайти?

– С удовольствием, спасибо за приглашение.

Миссис Дженкинс со скрипом подвинула ходунки, давая Сэм возможность пройти внутрь дома. Сэм потянулась, чтобы помочь.

– Не надо, – резко сказала хозяйка. – Справлюсь сама. Вот только не могли бы вы закрыть за собой дверь, дорогая? И если не возражаете, снимите, пожалуйста, обувь. Я буду вам благодарна за это. Мне очень трудно поддерживать у себя чистоту.

– Конечно, нет проблем, – ответила Сэм и стащила с себя сапоги, поставив у входной двери.

– Не хотите ли чашку чая? – спросила миссис Дженкинс, первой проходя в холл.

– Да, было бы неплохо.

Сэм огляделась вокруг, освещение было скудным. На стенах висели картины с пейзажами местных низин, черно-белые фотографии и зеркало в деревянной раме, в котором она поймала свое отражение и содрогнулась.

– Будьте любезны, присаживайтесь, – сказала миссис Дженкинс, когда они обе оказались в уютной кухне сельского дома, с крепким деревянным столом в центре.

Сэм выдвинула для себя стул и села.

– Спасибо, миссис Дженкинс. Все зовут меня просто Сэм.

– Тогда я для вас – Мод. – Старуха включила электрический чайник. – Стало быть, вы – репортер?

– Да, водится за мной такой грех. – Она обрадовалась, глядя на Мод и заметив, что на этот раз та улыбнулась ей в ответ.

– Я прочитала вашу записку. Упомянутые письма у вас с собой?

Сэм достала пачку из сумки.

– Прочитав их, я сделала определенный вывод: Айви – исключительный, необыкновенный человек.

Мод опустилась на стул рядом с гостьей.

– Такой она и была. Не проходит дня, чтобы я не думала о ней. – Она посмотрела на письма и принялась медленно переворачивать страницы. – Я так скучаю по ней. – Старушка протянула руку и погладила Сэм по волосам.

Сэм чуть заметно вздрогнула, но сумела выдавить из себя улыбку.

– Значит, Айви была вашей дочерью? – тихо спросила она.

– Да, естественно.

– Мод, могу я задать вам один деликатный вопрос? В письмах отчасти содержится ответ, но мне нужно знать вашу версию событий. Как все-таки Айви оказалась в Святой Маргарите?

Мод глубоко вздохнула.

– Она забеременела от местного паренька, которого страстно полюбила. Отец Айви, к несчастью, погиб на войне. Думаю, он позволил бы ей жить с ребенком у нас, но я второй раз вышла замуж, за Фрэнка, брата покойного мужа и дядю Айви, а он – человек очень строгих правил. Доктор Джейкобсон, наш городской врач, предложил приют Святой Маргариты как безопасное место, где она могла родить, чтобы затем младенца отдали в приемную семью. И отец ребенка Айви посчитал это оптимальным решением проблемы.