Графиня Гизела - Евгения Марлитт

– Разве вы совсем забыли, что там, в лесу, все общество горит нетерпением приветствовать вас? В Белом замке скоро не останется ни души, а вы заставляете себя ждать?.. К тому же мне доложено было уже час тому назад о приезде нашей прекрасной графини, но я не вижу и тени ее, а между тем вам известно, что, опираясь на мою руку, она должна сделать свой первый шаг в свет!

Стоявшая до сих пор в неосвещенной глубине комнаты Гизела приблизилась к князю и поклонилась ему.

– А, вот и вы! – вскричал его светлость, радостно протягивая ей обе руки. – Мой милейший Флери, я действительно мог бы рассердиться! Госпожа фон Гербек, – он обернулся к отворенной двери; там в боязливо-выжидательной позе застыла гувернантка, – сказала мне, что графиня час тому назад скрылась за этой дверью!

– Ваша светлость, мне нужно было поговорить с дочерью о важных вещах, – перебил его министр.

Может быть, его светлости первый раз приводилось видеть перед собой барона не в его обычной дипломатической маске – взгляд князя с удивлением остановился на его лице, потерявшем все свое олимпийское спокойствие и выражавшем теперь глубокую ярость.

– Мой милый друг, надеюсь, вы не подумаете, что я бестактно желаю вмешиваться в ваши семейные дела! – вскричал он обиженно. – Я немедленно удалюсь отсюда!

– Я кончил, ваша светлость, – возразил министр. – Гизела, в состоянии ли ты следовать за его светлостью? – обратился он к девушке, вперяя в нее угрожающий взгляд.

Госпожа фон Гербек отлично умела угадывать значение подобных взглядов.

– Ваше превосходительство, если дозволено мне будет сказать, молодой графине немедленно следует вернуться в Грейнсфельд, – сказала она вдруг, выступая вперед. – Посмотрите, на что она похожа!

– И неудивительно! – вскричал с неудовольствием князь. – Воздух этой комнаты может причинить обморок хоть кому. Как могли вы выдержать здесь целый час, для меня непонятно, мое дитя.

Он предложил Гизеле руку. Она боязливо отшатнулась от него. Ей следовало непринужденно вести себя с человеком, обманутым таким постыдным образом… Она была соучастницей отвратительного преступления и должна была молча разыгрывать комедию; вся душа ее приведена была в неописуемое возмущение.

– Воздух освежит вас, – ласково сказал князь, взяв ее дрожащую руку.

– Я не больна, ваша светлость, – возразила она твердо, хотя и слабым голосом, и последовала за ним в коридор.

Между тем министр, протянув руку за шляпой, с яростью толкнул фарфоровую статуэтку, которая разбилась вдребезги.

Старый лес на берегу озера, по вершинам и мшистой почве которого в ночное время играл до сих пор лишь бледный луч луны, сегодняшней ночью должен был блистать волшебными огнями. Княжеское золото и светлейшее повеление явили и здесь блистательные качества волшебного жезла – в несколько часов лесной луг стал неузнаваем.

По мановению князя много блеска, богатства и красоты собралось на маленькой лужайке, хотя самые красивые и молоденькие из дам еще не показывались – в виде эльфов, цыганок, разбойничьих невест и всего, чем поэзия и фантазия населяли когда-то лесную чащу, они должны были явиться в живой картине. Перед несколькими прекрасными дубами висел пурпуровый занавес, который в известную минуту должен был исчезнуть в густой зеленой листве, открыв зрителям обворожительную картину молодости и красоты среди живых, природой созданных декораций, – пикантная мысль, привести в исполнение которую готовились искусные руки.

Все эти приготовления к блестящему празднеству не заставляли более ничего желать, между тем очень сомнительно было, что это удовольствие не будет нарушено. Жара была ужасная; веера и носовые платки были в непрестанном движении; даже тень ветвистых дубов и буков не спасала от палящего зноя; ни один лист не шевелился, поверхность озера была гладка как зеркало, в воздухе висела тишина, предвещавшая бурю.

Медленно, с задумчиво опущенной головой и руками, заложенными за спину, шел португалец из Лесного дома. Он был также приглашен, хотя вид его и не напоминал человека, спешившего на празднество.

С лужайки доносился до него говор собравшегося там общества; взор его устремлен был в чащу с таким выражением, как будто он шел туда с твердым намерением померяться силой с врагом, которому он бросил вызов.

Вдруг около него послышался шорох – из-за кустарника вышла восхитительная цыганка и остановилась перед ним посреди дороги.

– Стой! – вскричала она, направляя на него премиленький крошечный пистолет.

На ней была черная полумаска, но голос, дрожавший несколько, хотя она и старалась придать ему энергии и смелости, округленный подбородок с ямочкой и нижняя часть щек, подобно белому душистому атласу выделявшаяся из-под черных кружев маски, ни на минуту не оставили португальца в сомнении, что перед ним стояла красавица фрейлина.

– Сударь, речь идет не о ваших топазах и аметистах и не о кошельке, – сказала она, тщетно желая придать тону своему торжественную твердость. – Я хочу предсказать вам ваше будущее!

Жаль, что бледная, воздушная блондинка не могла быть свидетельницей торжества своей подруги, – суровое лицо улыбалось, а красивая голова, вскользь освещенная золотистыми лучами заходящего солнца, была прекрасна. Он снял перчатку и протянул ей руку. Она быстро оглянулась по сторонам и черные, сверкавшие в отверстиях маски глаза недоверчиво остановились на кустарнике. Тонкие пальцы ее задрожали, когда она коснулась руки португальца.

– Я вижу здесь звезду, – объяснила она шутливым тоном, со вниманием рассматривая линии на его ладони. – Она говорит мне, что вам много власти дано над людскими сердцами – даже над княжескими… Но я не должна также от вас утаить и того, что вы слишком полагаетесь на это могущество.

Португальца, видимо, потешала эта сцена; ирония проглядывала в его улыбке. Он так равнодушно стоял перед прелестной гадальщицей, что она, видимо, боролась с собой, чтоб выдержать свою роль.

– Вы смеетесь надо мной, господин фон Оливейра, – сказала она обиженным голосом, оставляя его руку и засовывая за пояс пистолетик, – но я объясню вам свои слова… Вы вредите сами себе своей – извините меня, – своей ужасно неосмотрительной искренностью!

– А кто говорит, прекрасная маска, что я сам этого не знаю?

Блестящие глазки испуганно остановились на лице говорившего.

– Как, вы можете с полным сознанием пренебрегать вашим собственным благом? – спросила она с неописуемым изумлением.

– Прежде всего надо знать, что я считаю своим благом!

Минуту она стояла в нерешительности, опустив глаза в землю, как бы раздумывая, не оставить ли ей своей роли.

– Конечно, об этом я не могу с вами спорить, – продолжала она, решившись не прерывать так быстро разговора. – Но в одном-то вы должны со мной согласиться: что врагов иметь вообще неприятно.