Умри завтра - Питер Джеймс

– Почему? – спросил Гай Батчелор.

– Их вытаскивают из нищеты мошенники, обещая в Англии прекрасную новую жизнь, паспорт, визу, работу, квартиру. Но все это за такие деньги, которых они никогда не смогут вернуть. Девушки приезжают сюда, задолжав десятки тысяч фунтов, и попадают в бордель, даже несовершеннолетние. Если отказываются, им грозят расправиться с родными и друзьями. Но, как правило, в руках их хозяев не один кусок пирога. Они также торгуют наркотиками, а некоторые, видно, и человеческими органами. Думаю, тот, за кем нам предстоит охотиться, как раз из таких шишек.

Гленн Брэнсон миновал эстакаду и двинулся по широкой улице, застроенной с обеих сторон магазинами, ресторанами, пабами, сверкавшими рождественскими огнями. Даже в дождливый вторник в половине девятого вечера кругом полно народу. Сезон корпоративных вечеринок в полном разгаре. Впрочем, ему до этого дела нет.

Настроение ужасное. Маячит Рождество. Эри на эту тему даже говорить не желает. Неужели придется праздновать в одиночестве в доме Роя Грейса? На мобильнике три пропущенных звонка от Эри, поступившие днем во время инструктажа, но когда Гленн перезвонил, ответил мужской голос.

Мужчина отвечает из его дома, что его жены нет. На вопрос, кто он такой, черт возьми, с возмущением объявил, что сидит с детьми, а Эри на лекции по английской литературе.

Нянька мужского пола?

Будь у него мальчишеский голос – одно дело. Но этот «нянь» гораздо старше, лет тридцати. Кто такой, что за хрен? На этот вопрос говнюк высокомерно ответил: друг. Проклятье, о чем думает Эри, оставляя детей на попечении мужчины, которого он никогда в жизни не видел? Господи Иисусе, вдруг это педофил? Гленн решительно собрался по окончании задания отправиться домой, посмотреть на извращенца и вышвырнуть его вон.

Он сбавил ход, свернул в узкую жилую улочку, медленно проехал мимо рыбной лавки, читая номера домов. Перед номером 64 увидел узкое пространство между двумя припаркованными машинами, завел туда маленький «хёндэ», вылез, заспешил под дождем, подняв воротник кремового макинтоша, нажал кнопку звонка.

Вышла женщина лет пятидесяти пяти, высокая, грудастая, с короной рыжеватых волос, словно только сегодня подстриженных и уложенных. В дымчатой блузе, джинсах и сабо. Судя по темным кругам под глазами и потекам туши, сильно переживает.

– Миссис Дженет Тауэрс? – уточнил Гленн, предъявляя удостоверение.

– Да.

– Детектив, сержант Брэнсон.

– Спасибо, что пришли. – Дженет Тауэрс посторонилась, пропуская его, и с надеждой спросила: – Есть новости?

– Пока нет, – вздохнул он. – Мне очень жаль.

Гленн шагнул в узкую прихожую, увешанную старыми морскими гравюрами с изображением Брайтона. В доме жарко, душно, пахнет сигаретным дымом, мокрой собачьей шерстью. По прошлому опыту он заметил, что скорбящие люди обычно задергивают занавески и включают отопление на полную мощность.

Дженет Тауэрс привела его в крошечную гостиную, почти всю площадь которой занимал коричневый бархатный гарнитур из трех предметов, а также большой телевизор, кофейный столик в виде штурвала с пепельницей, полной испачканных помадой окурков, и несколько застекленных шкафчиков с корабликами в бутылках разных размеров. В камине пылал старомодный обогреватель с фальшивыми углями. На каминной полке семейные фотографии и огромные поздравительные открытки.

– Не желаете выпить чего-нибудь, детектив… сержант Брэнсон? Как Ричард Брэнсон?[22]

– Да, только не такой богатый. Кофе с удовольствием выпил бы.

– Как вы любите?

– Без сахара, покрепче, чуточку молока.

Миссис Тауэрс вышла, и Гленн, воспользовавшись возможностью, принялся рассматривать фотографии. На одной новобрачные перед церковью – он узнал храм Всех Святых в Патчеме, потому что венчался там с Эри. Муж – предположительно Джим – в тесном костюме с пышными волосами и вопросительной улыбкой. Жена – Дженет, еще стройная, с серьгами до плеч, в кружевном наряде с длинным шлейфом. Сбоку снимки двоих ребятишек на разных стадиях детского возраста и отдельная фотография робкого молодого человека в моторной лодке в мантии выпускника колледжа.

Колледж, мрачно подумал Гленн. Пойдет ли он когда-нибудь на выпускной вечер своих детей? Или сучка вычеркнет его из списка?

Он вытащил личный мобильник, проверил на случай. На случай чего? С несчастным видом сунул обратно в карман, снова подумал об ответившем по телефону мужчине. Который остается наедине с его детьми. Собирается трахнуть Эри, когда та вернется?

Послышалось хрипение, и Гленн, оглянувшись, увидел старого перекормленного золотистого ретривера, смотревшего на него из дверей.

– Привет, – сказал он, махнув псу рукой.

Ретривер пустил на ковер слюни и затрусил к нему. Он наклонился, погладил его, и пес моментально повалился на спину.

– Да ты просто замечательная сторожевая собака, – сказал ему сержант Брэнсон. – И развратник к тому же, показываешь причиндалы!

Почесал псу животик, поднялся, взял в руки поздравительную открытку. На ней было золотом напечатано: «Моей любимой». На развороте написано:

«Дженет, самой любимой на свете. Обожаю, тоскую каждую минуту в разлуке. Спасибо за счастливейшие двадцать пять лет моей жизни. С бесконечной любовью – Джим».

– Надеюсь, это вас убедило? – спросила вошедшая в комнату Дженет Тауэрс.

Гленн закрыл карточку и поставил на место.

– Замечательная открытка.

– Он замечательный человек.

– Я так и понял из текста.

Дженет Тауэрс поставила поднос с двумя чашками кофе и блюдом с шоколадным печеньем на столик, села на диван. Пес сунул нос к тарелке.

– Нет, Голди! – сурово прикрикнула на него хозяйка.

Ретривер неохотно отошел. Гленн выбрал самое дальнее от камина кресло, посмотрел на печенье, вдруг поняв, что проголодался. Но было бы неучтиво набрасываться на еду в такой щекотливый для бедной женщины момент.

– У меня к вам несколько вопросов, которые возникли после нашего вчерашнего телефонного разговора, – начал он. – Не возражаете?

– Я в отчаянии, – призналась Дженет Тауэрс. – Все, что угодно, пожалуйста.

Он оглянулся на каминную полку:

– Это ваши дети? Сколько им? – и пристально вгляделся в глаза женщины.

Ее взгляд устремился направо. Она нахмурилась:

– Джейми двадцать четыре, Хлое двадцать два. Почему вы спрашиваете?

Не ответив, Гленн продолжил:

– Как я понимаю, по-прежнему никаких вестей?