Умри завтра - Питер Джеймс

Ох, черт! Не может быть, леди!

В памяти замелькали сотни кинокадров с дерущимися супругами. Охваченный яростью, он крепко прижал кнопку звонка секунд на десять, слыша громкий звон в доме. И понял в багровом тумане, что впервые в жизни звонит в свою дверь. Отпустил кнопку, застучал кулаком. Через несколько секунд увидел над собой свет. Эри стояла в окне спальни, раздвинув гардины. Открыла створку, глянула вниз, вытянув шею. Гладкие распрямленные черные волосы, как всегда, безупречны, будто она только что вышла из парикмахерского салона. Однажды прическа выглядела точно так же во время сплава по горной реке на плоту.

– Гленн? Какого черта ты делаешь? Детей разбудишь!

– Ты сменила замок, мать твою!

– Я ключи потеряла, – воинственно заявила она.

– Впусти меня!

– Нет.

– Это и мой дом тоже, будь ты проклята!

– Мы договорились на время разъехаться.

– Мы не договаривались, что ты будешь водить домой мужиков, трахаться с ними!

– Я с тобой утром поговорю, ладно?

– Нет. Впусти меня, сейчас поговорим.

– Я дверь не открою.

– Тогда выбью окно на хрен, если ты этого хочешь.

– Давай, я полицию вызову.

– Если забыла, я сам из полиции.

– Делай, что хочешь, черт побери! Как всегда делаешь.

Она захлопнула окно. Он отошел, чтобы лучше видеть, увидел, как плотно задернулись шторы, погас свет. Сжал кулаки, разжал. Мысли крутились водоворотом. Прошел несколько ярдов вверх по улице, вернулся обратно. Мимо проехала машина, маленькая, сделанная на заказ, рэп из динамиков сотрясал и без того расколотый воздух. Он снова уставился на дом. На секунду почувствовал искушение расколотить окно, влезть, свернуть шею чертову няню.

Проблема в том, что если влезет, то именно так и сделает.

Неохотно повернул, влез в машину, поехал по главной прибрежной дороге. Остановился на перекрестке, сигналя о правом повороте. Уже тронувшись с места, вдруг заметил крошечную светящуюся далеко в темноте точку. Какое-то судно в море. Внезапная мысль моментально отбросила в сторону злость. Она не уходила, а лишь крепла, пока он ехал по продуваемой ветром дороге через Роттингдин и Кемптаун и дальше вдоль брайтонского побережья.

Вернувшись в дом Роя, Гленн налил себе большую порцию виски и сел в кресло. Он по-прежнему трясся от злости на Эри, но так неожиданно пришедшая в голову мысль его не покидала. Осталась при нем и когда он проснулся через три часа.

Гленн Брэнсон плохо успевал почти по всем школьным предметам из-за отца, который либо пил, либо был под кайфом, бил мать, постоянно твердил сыну и дочкам, что из них не выйдет ничего хорошего. И сын ему верил. Единственным его любимым предметом была геометрия. Как раз из нее запомнилось то, что на всю ночь застряло в памяти.

Триангуляция.

В девять утра Йен Тиллинг сидел за письменным столом в своем кабинете в «Каса Иона» в Бухаресте, с энтузиазмом просматривая длинное электронное сообщение, присланное старым другом Норманом Поттингом. К нему прилагались три набора отпечатков пальцев, фотографии двух мальчиков и девочки, а также другие снимки. На самом интересном крупным планом примитивная татуировка с именем Рарес.

Приятно вновь заняться детективной работой, как в прежние времена! Он хлебнул из кружки английского чаю «Твайнингс» – старушка мать регулярно присылает из Брайтона чай в пакетиках и апельсиновый мармелад. Почти единственное, чего ему не хватает из Англии и что здесь купить нелегко.

Перед его столом сидят на деревянных стульях две социальные работницы: Дорина – высокая женщина двадцати трех лет, которая приехала с мужем в Румынию из Молдавии, и очень привлекательная Андреа с длинными темными волосами, в коричневом джемпере с треугольным вырезом поверх полосатой рубашки и в джинсах.

Она взяла слово первой, высказав общее мнение, что Рарес – имя редкое, изысканное, необычное для уличного парня. На ее взгляд, татуировка самодельная, значит, девушка могла быть цыганкой. А девушки-цыганки редко завязывают отношения с парнями другой национальности.

– Можно вывесить у нас объявление с фотографиями, – предложила Дорина. – Вдруг кто-нибудь из наших бездомных клиентов что-нибудь знает о жертвах.

– Хорошая мысль, – кивнул Тиллинг. – Свяжитесь, пожалуйста, и со всеми другими приютами. Андреа, доставьте материалы в дома́ «Фара».

Дома́ «Фара» – три благотворительных сиротских приюта, устроенные Майклом и Джейн Николсон, супружеской парой из Англии, в городе и на деревенской ферме, куда берут бездомных детей с улицы.

– Обязательно, сейчас же съезжу.

Тиллинг поблагодарил и взглянул на часы.

– У меня встреча в местной полиции в половине десятого. Вас обеих прошу обратиться в центры распределения во всех шести административных районах.

– Я уже начала, – сообщила Дорина. – Не скажу, что меня тепло встретили. Обратилась в один, помогать отказались. Говорят, не могут делиться конфиденциальной информацией, расследование должна вести полиция, а не директор благотворительного приюта.

Тиллинг огорченно хлопнул по столу ладонью:

– Черт! Нам известно, какой помощи следует ждать от проклятой полиции!

Дорина кивнула. Ей известно. Всем известно.

Тиллинг отправил ответ Норману Поттингу и пошел пешком в 15-й полицейский участок, где был единственный знакомый ему полицейский, способный помочь. Хотя особого оптимизма он не испытывал.

Гленн Брэнсон, оживленный и напряженный, несмотря на пропащую ночь, стоял у двери конференц-зала с чашкой кофе в одной руке и сандвичем с яичницей, колбасой и беконом в другой. Члены команды подтягивались на утренний инструктаж.

Белла Мой, проходя мимо, криво улыбнулась.

– Доброе утро, приятного аппетита на здоровую еду, – бросила она.

Гленн что-то неразборчиво пробормотал с полным ртом. У Беллы зазвонил телефон. Она взглянула на дисплей и, ответив, отошла в сторону.

Через несколько секунд появился и тот, кого Гленн поджидал: Рей Паккард из отдела высоких технологий.

– Рей! Как дела? – спросил он.

– Устал. Ночью жене было плохо.

– Сочувствую.

– У нее диабет, – объяснил Рей, кивая. – Сходили в китайский ресторан, утром сахар зашкалило.

– Диабет это худо.

– В чем проблема с китайскими ресторанами – никогда не знаешь, что там суют в еду.

– У моей жены со здоровьем тоже плоховато.

– Господи помилуй! С прискорбием слышу.

– Угу. У нее на меня аллергия.