Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Найти и уничтожить - Джей Бонансинга

– ТЫ ЧЕРТОВ ПСИХ, ОТПУСТИ МЕНЯ! – Она боролась, и извивалась, и дергала за кабель так, что его удары о стену походили на грохот грома. Веревка вокруг ее грязного запястья все еще крепко держалась. Она выла в лицо старому химику в свете молний:

– ОТПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! ОТПУСТИ МЕНЯ! ОТПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ! ОТПУСТИ МЕНЯ! ОТПУСТИ МЕНЯ!

Молния блеснула и погасла. Шум дождя, бьющий по листьям деревьев снаружи, заглушал шум стада. В темноте очертания лица Ноллза были почти неразличимы:

– Присоединяйся ко мне, Лилли.

Слезы появились снова, но на этот раз она глупо хихикала сквозь них – это был отчаянный, безумный смех. Аккумуляторы в фонаре почти сели. Она помотала головой, как будто пыталась отмахнуться от тучи мошек или комаров, надеясь, что так она сможет избавить себя от воздействия Белладонны и сохранить трезвую ярость. Она восстановила дыхание и наконец смогла произнести:

– Пожалуйста, окажи мне любезность, будь честным… я ведь умру, пожалуйста, будь честен со мной.

Старик взглянул на нее, немного обиженно:

– Я честен.

– Никогда ведь не было никаких открытий, не так ли? Ты гонялся за собственным хвостом, заблуждаясь, играя понарошку?

Он поджал губы. Буря снаружи ревела, приближаясь.

Молния сверкнула, вновь озаряя бледное лицо умирающего старика, исполосованное глубокими морщинами:

– Я признаю, что мы сталкивались… даже не имея в виду каламбур… со многими мертвыми тупиками. Но я всегда верил в появление универсального донора, что есть особое сочетание генетических материалов, которое можно ввести в восстановленные клетки тех, кто недавно изменился.

– Но дело в том, что ты сошел с ума… и это является основным препятствием для какого-либо прогресса или достижения, если вдуматься. Ты понимаешь это, не так ли?

– Коперник… Колумб… Луи Пастер… разве их не считали сумасшедшими?

– Хорошо… знаешь что? – Снова Лилли почувствовала, что узел веревки на ее запястье ослаб. Теперь она работала над ним еще более усердно, стараясь поддерживать разговор. – Ты можешь отказаться от мании величия. Не надо вешать мне лапшу на уши. Я только хочу знать: почему ты думаешь, что эти телодвижения приведут к чему-либо помимо того, что два человека здесь сначала умрут, потом перевоплотятся, а потом будут сидеть здесь и грызть друг друга вечно?

Старик кивнул:

– Я признаю, что это примитивный способ объединения двух образцов. Мы попробовали несколько… соединений… пока ты была под… но все бесполезно. – Он кашлял, хрипел и неровно дышал. Его глаза вылезли из орбит от боли, и тем не менее он продолжал говорить, продолжал оправдывать свои действия. – Но я действительно считаю, что в… в тот момент, когда твоя ДНК попадет в мою зараженную систему, мы…

Он резко остановился, прервавшись на приступ кашля, глубокого, лающего кашля. Затем кашель перерос в судороги.

Лилли увидела кровь, вытекающую из его рта тончайшими нитями, забрызгивая воротник рубашки. В этот же момент луч фонаря стал настолько слабым, что задняя часть сцены погрузилась во мрак. В полутьме Лилли смотрела, как старик хватал ртом воздух, а его бегающие глаза наливались кровью.

Рев бури нарастал. Она звучала так, будто бесновалась прямо над головой, дождь стекал вниз по крыше театра, барабаня, как пулемет Гатлинга. Раскат грома растворился в ярком блеске молнии, которой комната освещалась в течение тех нескольких мимолетных секунд, когда Ноллз кашлял. Вскоре он стал задыхаться. Его лицо покрылось морщинами агонии, затем поменяло цвет и стало ледяным. Он пытался дышать, но мог только заглатывать воздух в скрипучем скрежете смерти.

Спустя мгновение старик умер – в мерцающем свете, как персонаж немого кино, погибающий на экране. В скоротечном, мелькающем вспышками кадре он кашлял кровью, вцепившись руками в горло, и бился в судорогах, задхлебываясь в собственных жидкостях.

Наконец его голова подалась вперед, а наклоненное вниз лицо было неподвижным, словно камень. Он был похож на изможденного пациента частной лечебницы, который уснул перед телевизором. Он дернулся на мгновение, затихла остаточная нервная деятельность… а потом не осталось ничего, кроме тишины.

На другом конце комнаты фонарик сжался до кружка янтарного света, похожего на глаз ящерицы, а потом погасло даже это слабое тление, погрузив Лилли и все вокруг в абсолютную темноту.

Инкубационный период с момента смерти до момента воскрешения ходячего не всегда занимал одинаковое время. Лилли вспомнила, что слышала рассказы о недавно умерших, у которых воскрешение заняло несколько часов. Благодаря задокументированным случаям можно было определить среднюю скорость перерождения – она равнялась порядка десяти минутам. Однако Лилли понимала, что прямо сейчас у нее гораздо меньше времени, ведь сначала надо, подобно Гудини, выбраться из пут, разобраться со стариком и избавиться от стального троса, способного отправить ее в небытие. И самое худшее, что все придется сделать в полной темноте. Это почти лишило ее воли и способности к активным действиям.

Она осмотрелась по сторонам. Темнота была настолько непрозрачная, настолько плотная и непроницаемая, что, казалось, можно ощутить вес этой густой чернильной жидкости. Или можно представить ее в виде приливной волны, которая внезапно затопила пространство за сценой, а теперь держала Лилли и мертвого химика в темном рабстве. Эта тьма изъяла все размеры и формы, пространство и время. Эти два тела могли быть одновременно и микроскопическими объектами, и быть размером с планеты, прижатые друг к другу гравитационными полями. Поглотившая их тьма была тьмой глубокого космоса, тьмой, что прячется в детском шкафу темной ночью, тьмой внутри гроба после похорон, когда все уже отплакали, а на могиле выросла трава. Тьма, абсолютно лишенная предметности. Невозможная и неизбежная.

Внезапно еще один залп грома, и вспышка молнии прорезала эту тьму снаружи.

Яркость серебряного света была подобна фотовспышке, и она на мгновение осветила сцену смерти. Лилли мигнула и попыталась все запомнить. На этой яркой картине ей удалось разглядеть мертвое тело, которое при помощи ржавых кабелей было привязано к ней, оно было похоже на скорбную старинную статую, голова которой склонена на грудь, а плечи неподвижны. За оставшийся миг Лилли постаралась оценить обстановку – металлический зажим, части которого обмотаны кабелем, осколки разбитых флаконов от лекарств по всему полу, дальний угол комнаты.

Затем свет мигнул, и вновь нахлынула тьма.

Лилли снова мигнула, странный зрительный послеобраз все еще светился на сетчатке. Гиперчувствительность к минимальному освещению, чувства, усиленные лекарствами, распространившимися по организму, – все это позволяло Лилли видеть исчезнувшую картину даже в полной темноте. Этакий млечный негатив пространства вокруг нее – тело старика, крепления. Ее начало распирать от безудержного хихиканья, разум затопляли одновременно паника и эйфория. Адреналин в крови делал мысли легкими, и она была в восторге от этого способа продлить свет, порожденный молнией.