Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Конечно, были колебания у Румянцева: стоит ли преследовать и дробить свои войска, занимавшие самые выгодные позиции, есть ли смысл в этом? Но уж так поспешно ретировался неприятель, что не преследовать его было просто грешно. К тому же по всей дороге отступления были брошены раненые и больные, много замерзших солдат и офицеров. Стужа стояла в то время небывалая.

Больше тысячи пленных оказалось у русских после этой вылазки противника. В их числе были и обер-офицеры. Они подтвердили, что принц потерял при атаке штерншанца около семисот солдат и офицеров.

Конечно, Румянцев мог бы полностью сокрушить корпус принца, но нельзя было увлекаться решением одной, сиюминутной задачи. Главное – это Кольберг. А после неудачной попытки прорваться принц вряд ли найдет силы снова идти на прорыв.

Румянцев немедленно послал нарочного известить коменданта крепости, что принц отогнан и разбит.

– Скажите этому отверделому полковнику, что принц сделал все, чтобы доставить ему необходимые припасы, но не доставит теперь. Скажите, что сопротивление бесполезно, сделана брешь в стене, так что он не может быть в ответе перед королем, но будет в ответе перед Богом в погублении толикого числа неповинных людей без всякого резона. Пришло время, когда его действиями руководит вовсе неумеренная и непристойная амбиция упрямого себялюбца. А я доведу свою экспедицию до полной победы, и тогда, по справедливости, победителю достанется все.

Вскоре Румянцев получил ответ коменданта, что в связи с тем, что все предпринятые прусским королем меры не принесли желанных результатов, а со своей стороны он использовал все военные резоны, чтобы оставить крепость в целости и сохранности, то теперь не видит иного выхода, как сдать крепость на милость победителя. Он пришлет своего штаб-офицера с капитуляцией.

Только теперь, получив долгожданное известие о капитуляции, Румянцев послал легкие войска преследовать пруссаков.

5 декабря в восемь часов утра Румянцев прибыл из деревни Грине к Кольбергу. С распущенными знаменами, с барабанным боем начал выходить из крепости неприятельский гарнизон. Сложив оружие, солдаты и офицеры становились военнопленными ее императорского величества. Весь гарнизон был налицо. Не было лишь старого полковника фон дер Гейдена, коменданта, сказавшегося больным и испросившего у Румянцева разрешения не присутствовать при капитуляции.

88 штаб– и обер-офицеров и 2815 солдат было взято в плен; 45 знамен и 3 штандарта, 146 крепостных орудий, снаряды, оружие, амуниция достались в качестве трофеев русской армии.

Приняв капитуляцию, Румянцев поехал осматривать Кольбергскую гавань… Другие заботы навалились на него. Он видел, как изголодались солдаты и офицеры, как измучены местные жители. «Конечно, я правильно сделал, что не принял многие неприятельские претензии при капитуляции, оставив только те, кои единственно милосердию и человеколюбию нашему соответствуют. Но ведь надо кормить этих людей, настолько истощенных, что на них страшно и тоскливо смотреть. Недостаток в пропитании здесь крайний. И мнится мне, что весьма было бы небесполезно магазины здешние наполнить как можно больше съестными припасами для раздачи за деньги местным жителям, яко до крайнего голода доведенным. Для нас-то три только что прибывших галиота с провиантом из Лебе пока хватит, четвертый вскоре прибудет. На первый случай для гарнизону оного достаточно будет. А вот немедленно нужно написать генералу В.И. Суворову, чтобы он дал распоряжение отправить из Пиллау все груженые галиоты… Казалось бы, после всех этих многомесячных забот и тревог можно было бы и отдохнуть, расслабиться душой, но нет, столько забот, новых и неизведанных, снова гложут меня… Как быть с пленной маркграфиней? Допустим, жители Кольберга приняли присягу, а как быть с жителями прочих городов, принадлежащих к Померанской провинции? Придется ждать императорского указа…»

Нет, война еще не закончилась, и новые заботы обрушились на командующего корпусом. Конечно, главное дело было сделано, в будущем году уже не придется начинать с осады Кольберга, а нужно будет продолжать другие операции. Но принц ушел за Одер, там будет накапливать силы, готовиться к кампании будущего года. Генерал Платен сначала ушел в Берлин, а потом по приказу короля помаршировал в Саксонию. Только теперь можно было отдохнуть всему корпусу Румянцева.

В эти дни Румянцев получил множество поздравлений с блестящей победой русского оружия. Граф М.И. Воронцов писал из Петербурга 14 декабря 1761 года: «Государь мой граф Петр Александрович! Чем всегда дружба моя к Вашему сиятельству искреннее была, тем натурально больше и участие, которое принимаю я в оказанной Вами ее императорскому величеству и отечеству важной услуге. Твердость и мужество, с коими Ваше сиятельство преодолели напоследок толико препон, делают Вам справедливую честь, и как уже вся публика единогласно превозносит похвалами мудрое Ваше в Померании предводительство, то не сумневайтесь равномерно, чтоб ее императорское величество не изволила оказать Вам высочайшей своей милости. Сердечно желаю я, дабы Вы действительными опытами вскоре обрадованы были».

Бригадир Мельгунов, подполковник Миллер, капитан Бок были отправлены в Петербург с реляциями и трофеями после Кольбергской операции. Но радость победы была омрачена неожиданной вестью из Петербурга – скончалась Елизавета Петровна.

Наступали новые времена.

Вот и кончилась война. Давно уже все нормальные люди разъехались по домам – кто в Петербург, кто в Москву, кто в свои поместья, – зажили обычной жизнью, радовались встрече с детьми, любовались на жен и сестер, смиренно склонялись перед умудренными отцами и матерями.

А граф Румянцев не знал покоя и в эти первые мирные месяцы 1762 года. Сначала, после взятия Кольберга, он вздохнул с облегчением. Потом начались банкеты и балы, но и они вскоре наскучили, душа воина затосковала. И весть о воинственных намерениях Петра III отвоевать у Дании некогда принадлежащий Голштинии Шлезвиг снова всколыхнула размеренную жизнь генерала.

Писала ему жена Екатерина Михайловна… Слезно молила приехать: дескать, давно не виделись, соскучилась, дети растут без него… А что он может поделать с собой – ушла любовь из его сердца и вряд ли вернется. Конечно, хорошо бы пожить в Петербурге или в Москве, но как представит себе строгую физиономию своей благоверной, так сразу прекращались его внутренние колебания… Нет уж, лучше поживет здесь, в походных условиях, в Кольберге или в Гданьске. Столько еще нужно сделать для подготовки армии к новому походу, столько всего предусмотреть. Понятно, его, как и всех русских офицеров и солдат, огорчили мирные условия, по которым все завоеванное возвращалось Пруссии. Но такова уж воля нового монарха Петра III, тут уж ничего не попишешь. Но жаль, очень жаль пролитой русской крови!

Петр Александрович редко оставался наедине с самим собой, а потому в эту летнюю ночь 1762 года долго не мог заснуть от тревожных раздумий. Сегодня захотелось ему отдохнуть от людей, от женщин, от вина и водки, и он ушел с очередного банкета. Надеялся, что быстро заснет, но не тут-то было. Думы, одна тревожнее другой, одолевали его. И отгоняли сон.