С привкусом пепла - Иван Александрович Белов

сельсоветов бумагу вывешивали: «Мясо, купленное у Тихона и Марьи Кишко, приказано сдать – человечина». Председатели по дворам ходили, народишко совестили. Думаете сдал кто? Ни куска. Знали откуда мясо и жрали. Так к чему я веду?

– Я почем знаю? – удивился Решетов. – Аппетит испортить решил, или щас мораль какую позаковырестей завернешь. Типо человек человеку волк.

– Бес с ней, с моралью, – Зотов вновь указал на расчлененное тело. – В первых двух случаях прослеживается точный расчет, подготовка, а в остальных звериная жестокость, работа сумасшедшего. Заметьте, почерк разный. Не просто разный, вообще ничего общего нет. Убийства Твердовского, Вальки и твоих парней разными людьми совершены. Преступники крайне редко меняют свой почерк, это как отпечатки пальцев, убийца стремится снова и снова пережить самый первый момент, подсознательно копируя действия.

– А людоеды твои тут при чем?

– Для примера. За домом гостеприимной семейки Кишко эксгумировали останки семерых человек: вываренные кости и черепа. Убиты все одинаково, ударом по темечку, Тихон бил обухом точно и сильно. Смекаете? Метод один.

– Может наш просто огромной фантазии душегуб? – предположил Решетов.

– Может, но маловероятно до безобразия, – неожиданно согласился Зотов. – Будем разбираться. А пока тебе нужна охрана, Никит.

– Ага, щас, разбежался, – фыркнул Решетов. – Люди смеяться будут. Где это видано, чтобы Решетов с охраной ходил?

– Не капризничай.

– Урон для моей героической репутации.

– Зато живой, может, будешь, – Зотов прекрасно понимал, заставить Решетова умерить гордыню уговорами не получится, и поэтому обратился к Маркову. – Михаил Федорыч, дорогой, он меня не послушает, хоть вы ему прикажите. Иначе отряд останется без руководителя боевой группы. Оно вам надо?

И замер, внезапно увидев Аньку Ерохину. Разведчица, миленько улыбаясь, стояла возле полевой кухни. Вот тебе раз! Не думал, не гадал… В груди потеплело.

– А эта дамочка откуда? – спросил он, стараясь скрыть мальчишеское волнение.

– Анька-то? Ночью приехала, – проследил за взглядом Марков и удивился. – Я думал вы знаете.

– Приехала? – протянул Зотов. – На чем? На попутке?

– На лошадке, а втора в поводу, – не без гордости поведал Михаил Федорович. – У полицаев увела, ух девка-огонь!

Зотов медленно поднялся с корточек, зачем-то отряхнул измызганные штаны и направился к огонь-девке. «Сейчас огонь буду тушить»,– подумал он на ходу. Ерохина стояла расслабившись, похожая на лисичку, забравшуюся в курятник, постреливая глазенками, в которых не было и тени раскаянья.

– Здравствуйте, боец Ерохина, – вежливо поприветствовал Зотов, с деланым равнодушием изучая разведчицу. Ран и окровавленных бинтов не заметно, разве на щеке небольшая царапина. А ты боялся, переживал, надумывал себе всякого. Ну не коза?

– Здравия желаю, товарищ наиглавнейший командир, – Анька вытянулась по струнке и обожгла насмешливым взглядом.

– Не паясничай.

– А вы зачем так официально? Я аж испугалась чуть-чуть.

– Ты… ты…, – Зотов схватил ее за руку и дернул к себе. – Ты куда пропала? Думал убили или в плену.

– Переживали, товарищ наиглавнейший командир? – лукаво спросила Ерохина.

– Переживал? – поперхнулся Зотов. И как таких земля носит? – Моя воля, я б тебе задницу напорол.

– Так я тебе и далась, порольщик, – вспыхнула разведчица. – Нету таких законов, чтобы комсомолок ремнями пороть, не по уставу. Пора эти старорежимные замашки бросать.

– Сейчас я тебе устав покажу, – пригрозил Зотов, с трудом сдерживая желание обнять проклятую девку.

– Поговорить надо, наедине, – Анька неожиданно подобралась, стала серьезной и закусила губу.

– У тебя или у меня? – Зотов насторожился. Что-то в Анькином тоне ему не понравилось.

– Конечно у вас, у меня своего угла отродясь не бывало, я птичка вольная, то тут, то там поклюю, – Анька потащила Зотова в глубину партизанского лагеря.

– Где пропадала? – спросил Зотов. – Или военная тайна?

– Да какая там тайна, – отмахнулась Ерохина, взяв его под руку. Прямо парочка на свидании. – Как вы с Решетовым воевать надумали, я и ушла. Какой от меня толк в обороне? Разведчица я. Вы, Виктор Палыч, не обижайтесь, мне в одиночку привычнее, ни за кого отвечать не нужно, кроме как за себя. Ночью вышла к лагерю полицаев, они у дороги стояли. Часовой – рохля, уснул сукин сын, ну я двух лошадок у них и свела, даже не чухнулись.

– Могла бы предупредить, – буркнул Зотов. Рассказ вроде складный, но было что–то, что мешало поверить. Не договаривала Анька в этот момент, пряча неуверенность за бравадой.

– Я не нарочно, некогда было, все мечутся, бегают, – робко улыбнулась Ерохина и поспешила сменить тему, усилив подозрения Зотова. – Вы-то как выбрались?

– Нам экипаж не подали, пришлось на своих двоих шлепать. В лесу напоролись на немцев. Егорыч убит.

– Егорыч? – Аня разом поникла, пушистые ресницы затрепетали. – Да как же, Виктор Палыч?

– По дурости, – буркнул Зотов. – Сами виноваты, перли, словно в городском парке. Две пули, в шею и грудь, умер сразу, не мучаясь.

– Хороший был человек, добрый очень.

– Война, чтоб ее, – Зотов посторонился, пропуская девушку в землянку. Внутри ничего не изменилось, в полосе света, падавшего из узкого окошка, вились в хороводе пылинки, пахло деревом и землей. Отвратительный, могильный запашок, к которому невозможно привыкнуть.

Ерохина примостилась на краешек нар, огляделась и спросила:

– Здесь особиста повесили?

– Здесь, – кивнул Зотов, садясь на деревянный чурбак, служащий табуретом.

– Не страшно рядом с повешенным жить?

– Я не суеверный.

– Я тоже, только все равно немного не по себе, – Аня зябко поежилась и неожиданно спросила. – Выпить ничего нет?

– Нет, – Зотов удивленно приподнял бровь, про себя проклиная свою бесхозяйственность. Хорошенькое начало. – Хочешь, до Аверина сбегаю, он не откажет.

– Не надо, – Аня со вздохом отцепила с пояса армейскую фляжку. Внутри булькнуло. И пояснила, словно извиняясь. – У меня с собой неприкосновенный запас. Для крайнего случая.

– И сейчас как раз он? – хмыкнул Зотов, извлек из-под стола две не очень чистые кружки и подул в них, искренне надеясь, что бывший хозяин использовал посуду по назначению. Порылся в карманах и присовокупил немного погрызенную горбушку хлебас налипшими крупинками соли, сахара и табака.Чем богат.

– Бывало и хуже, – Аня вымучено улыбнулась и разлила по кружкам мутную, пахнувшую ацетоном жидкость.