Живой Журнал. Публикации 2014, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин

плющихинские дворы, в воздухе стоял слабый перезвон колоколов Новодевичьего монастыря.

Впрочем, о чём это я?

Взаправду ли я слышал звон колоколов? Непонятно — хотя надвратный храм монастыря был открыт для служб ещё в годы войны.

То время, когда по Савинской набережной шли люди не только с узелками, но и со своими шайками, я не застал, но жил неподалёку — на Смоленском бульваре.

Вобще, в «Виноградовских банях» был нормальный буфет (бывали бани и без буфетов, где всё отдавалось на откуп банщику-пространщику. Традиционно буфет принадлежал мужской части.

В банных буфетах продавали пиво, а так же нехитрый банный скарб — мыло, мочалки, и одеколон.

Конечно, сразу после войны такого великолепия не было.

Люди со своим мылом шли в баню без очереди.

Точно так же вознаграждались и люди со своими тазами. Шаек всегда не хватало. А банных шаек для настоящего похода в баню нужно несколько — вот в одну нужно положить веник, чтобы его запарить. Другой шайкой его прикрыть. Если в компании или семье кто-то принялся мыться раньше, то нужна шайка набрать кипяток, обдать скамейку, опять же, одна шайка попарить ноги, другая развести мыльную вод и полоскать мочалку.

В богатых банях нехватка шаек кончилась раньше, а в таких, типа Виноградовских — куда позже.

Буфетчиц знали по именам, как суровые тайфуны. Жизнь от них не зависела, но счастье — вполне.

Раньше в "Виноградовских", как и в прочих, выдавали номерок на бечёвке, а потом стали давать обычный пластмассовый номерок в гардеробе.

Потом "Виноградовские" закрыли — кажется, вместо бань их холодной водой пользовалась какая-то кинопроявочная фабрика, ну а что было дальше, я уже рассказал.

И, чтобы два раза не вставать:

2-й Вражский п., 5

Тел. Г6 75 34

31 марта 2014

Антибаня (2014-03-31)

Один известный русский писатель описывал баню с недобрым, опасливым восхищением: «Когда мы растворили дверь в самую баню, я думал, что мы вошли в ад. Представьте себе комнату шагов в двенадцать длиною и такой же ширины, в которую набилось, может быть, до ста человек разом, и уж по крайней мере, наверно, восемьдесят, потому что арестанты разделены были всего на две смены, а всех нас пришло в баню до двухсот человек. Пар, застилающий глаза, копоть, грязь, теснота до такой степени, что негде поставить ногу. Я испугался и хотел вернуться назад, но Петров тотчас же ободрил меня.

Кое-как, с величайшими затруднениями, протеснились мы до лавок через головы рассевшихся на полу людей, прося их нагнуться, чтоб нам можно было пройти.

Но места на лавках все были заняты. Петров объявил мне, что надо купить место, и тотчас же вступил в торг с арестантом, поместившимся у окошка. За копейку тот уступил свое место, немедленно получил от Петрова деньги, которые тот нёс, зажав в кулаке, предусмотрительно взяв их с собою в баню, и тотчас же юркнул под лавку прямо под моё место, где было темно, грязно и где липкая сырость наросла везде чуть не на полпальца. Но места и под лавками были все заняты; там тоже копошился народ. На всем полу не было местечка в ладонь, где бы не сидели скрючившись арестанты, плескаясь из своих шаек.

Другие стояли между них торчком и, держа в руках свои шайки, мылись стоя; грязная вода стекала с них прямо на бритые головы сидевших внизу. На полке и на всех уступах, ведущих к нему, сидели, съежившись и скрючившись, мывшиеся.

Но мылись мало. Простолюдины мало моются горячей водой и мылом; они только страшно парятся и потом обливаются холодной водой — вот и вся баня. Веников пятьдесят на полке подымалось и опускалось разом; все хлестались до опьянения. Пару поддавали поминутно. Это был уж не жар; это было пекло. Все это орало и гоготало, при звуке ста цепей, волочившихся по полу… Иные, желая пройти, запутывались в чужих цепях и сами задевали по головам сидевших ниже, падали, ругались и увлекали за собой задетых. Грязь лилась со всех сторон. Все были в каком-то опьянелом, в каком-то возбужденном состоянии духа; раздавались визги и крики. У окошка в предбаннике, откуда подавали воду, шла ругань, теснота, целая свалка. Полученная горячая вода расплескивалась на головы сидевших на полу, прежде чем её доносили до места.

Нет-нет, а в окно или в притворенную дверь выглянет усатое лицо солдата, с ружьем в руке, высматривающего, нет ли беспорядков. Обритые головы и распаренные докрасна тела арестантов казались еще уродливее. На распаренной спине обыкновенно ярко выступают рубцы от полученных когда-то ударов плетей и палок, так что теперь все эти спины казались вновь израненными. Страшные рубцы! У меня мороз прошел по коже, смотря на них. Поддадут — и пар застелет густым, горячим облаком всю баню; все загогочет, закричит. Из облака пара замелькают избитые спины, бритые головы, скрюченные руки, ноги; а в довершение Исай Фомич гогочет во всё горло на самом высоком полке. Он варится до беспамятства, но, кажется, никакой жар не может насытить его; за копейку он нанимает парильщика, но тот наконец не выдерживает, бросает веник и бежит отливаться холодной водой. Исай Фомич не унывает и нанимает другого, третьего: он уже решается для такого случая не смотреть на издержки и сменяет до пяти парильщиков. «Здоров париться, молодец Исай Фомич!» — кричат ему снизу арестанты. Исай Фомич сам чувствует, что в эту минуту он выше всех и заткнул всех их за пояс; он торжествует и резким, сумасшедшим голосом выкрикивает свою арию: ля-ля-ля-ля-ля, покрывающую все голоса. Мне пришло на ум, что если все мы вместе будем когда-нибудь в пекле, то оно очень будет похоже на это место. Я не утерпел, чтоб не сообщить эту догадку Петрову; он только поглядел кругом и промолчал».

Парадокс этого описания был в следующем.

Многие люди ему ужаснулись, но как бы не просто ужаснулись, а ужаснулись со смесью восхищения.

Дескать, и так вот бывает, и люди живут, и в Бога верят, и всюду жизнь, как на картине художника Ярошенко.

А то ведь сам автор этих строк, писатель Фёдор Достоевский был подозреваем, что он жену убил, и вовсе не за идеи какие очутился в этой бане, а за невинную кровь.

Потом из этой сцены много что выводили — и то, что это вся русская жизнь тут между строк и лавок попрятана, и что вот как