Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

– Это жена!

– Что жена? – удивился я.

– От нее пахнет…

– А… – вежливо протянул я (воображение, разумеется, нарисовало, что некая Харонова жена в виде трупа лежит в спальне на огромной кровати, обложенная, на рогожинский манер, цветами…)

– Нуда, она эти, как их?… Флоксы – не флоксы… Гортензии? Фиалки?… Нет. Настурции? Фу, хрен!.. Забыл!

Тут только я обратил внимание, что в глубине широченных подоконников, в полумраке, стояли ряды горшков с гиацинтами всех, наверное, существующих оттенков. Цветы источали сладкую вонь.

– Она, как в Москву приезжает, накупает этой дряни, хотя сама живет здесь не больше недели… – признался Харон. – Впрочем, если мешает, могу выбросить. Мне что – я привык! Так ты, значит, журналист? – вдруг, будто и не было этих двух часов вдвоем, спросил он.

– Ну да, в некотором роде.

– А в какой области пишешь?

– Да в разных…

– И о смерти тоже?

– И о смерти… – усмехнулся я странной простоте вопроса. – «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов» – это лучшая фраза о смерти, я думаю, – высокопарю я, выпиваю очередную порцию виски и закидываю в рот горсть лущеных фисташек.

– Ты знаешь, – говорит Харон, стоя босиком посреди огромного холла со стаканом в руке, – я ведь никогда газет не читал. Я вообще не знаю, что вы там, журналисты, делаете… Книжки – да, читаю. Летаю часто, раза по два в неделю иной раз – в Берлин, Милан, Киев, много куда. Вот сейчас в Нью-Йорк лечу. Ну и читаю. Или фильмы смотрю… Ты, кстати, скажи, что почитать нового? А то я все по классике. Вот Достоевского сейчас мусолю – жуть, да и только! Меня от него тошнить начинает, рвет прямо! Страниц двадцать прочту и не могу… Тебя не тошнит?

– От Достоевского? Нет, меня только от водки.

– Это да, это точно. Вчера с друзьями так нахреначились – вспомнить стыдно, – отхлебывает он из стакана. – Они меня развести хотели, представляешь?! Я им под офисы сдаю дом, цена-то бросовая, ан нет – и это им много. Думали – напоят, легче пойдет дело. Ну, я прикинулся… Пьяным… Меня напоить-то нельзя, я крепкий…

И он зачем-то стал рассказывать мне про свои отношения с коллегами по бизнесу. Я слушал вполуха, мало что понимая, да и вовсе не желая понять.

– Ну и Серега Тяжлов – тоже… – вдруг поймал я за хвост последнюю фразу.

– Тяжлов? Это который «ЛидерСтрой»? Это которого нашли под Можайском? Без головы? – спросил я скорее как-то машинально, привспомнив громкую историю двух– или трехлетней давности.

– Ну да, Серега, poor Серега! – отвечал Харон. – Вообще заметь, их всех как-то очень извращенно убивали. Сереге вот голову зачем-то отрезали, а Венику собственный член в горло заткнули…

– Венику?

– Веньке Броверману, депутату, помнишь?

– А, да-да, что-то помню такое.

Я действительно помнил Веника – тоже шумная была история, как со Старовойтовой, но убийц так и не нашли. Забавно было не это, а детали – про член в горле, насколько я помню, не написала ни одна газета. А вот Харон знал. Откуда?

А он вдруг с бизнеса перекинулся на семью и с неизбывным восторгом принялся рассказывать, как нянчится со своим сыном.

– Вот уйду, брошу бизнес, только с ним буду! Ты не представляешь, как это! Ничего больше не нужно! А бизнес – это говно. А сейчас особенно говно, вот что я тебе скажу, – и еще отхлебнул. – Ладно, ты извини, мне собираться надо, вечно все в последний момент. Но ты мне понравился, звони, я через пять дней прилечу… Хотя нет – потом я в Берлин… Короче, звони. Ну, будем! – И мы выпили еще.

Я обещал звонить и откланялся.

II

Я позвонил через неделю – Харон оказался в Риме. Потом еще – он уже в Барселоне, потом – в Берлине, и вот наконец я застал его в Москве. Такое стечение обстоятельств случилось, что как раз в тот день вышла статья про его коллекцию под заголовком «Флотоводец Стикса». Штук пять катафалков из коллекции и шофер Ваня в джинсах на их фоне, рассказывающий историю якобы своей страсти. Вполне мило, в меру весело, в меру брутально. Я сказал Харону, что могу привезти ему десяток экземпляров, он обрадовался. Сказал, что Ваня особенно будет рад. Правда, предупредил, что ни сегодня, ни завтра он не сможет, чтобы я перезвонил в среду. Я перезвонил, он долго не отвечал, потом какой-то странный шум донесся с того конца связи, что-то вроде хорового пения, а затем ответил и сам хозяин, сдавленным, впрочем, голосом:

– Я слушаю…

– Я не вовремя, Харон Харонович? Это Дима, журналист…

– Ах, да… Позвони позже, я на отпевании… друга убили…

Я звонил позже и застал своего Харона уже поминально пьяного, затем сильно пьяного и, наконец, «никакого».

Случилось и другое обстоятельство: хозяин газеты объявил мне о моем увольнении. Вопиющей неожиданностью эта весть для меня не стала, однако в первый момент я подрастерялся, и как раз тогда-то зазвонил телефон – Харон.

– Дима, дорогой, извини, не мог, друга убили, сам понимаешь… Церковь, поминки… Не люблю, но пришлось…

– Да нет, все в порядке, Харон Харонович. У меня тут тоже своеобразные поминки – с хозяином поругался, ухожу из газеты. Все, наелся!

– Ах, как жалко! – его голос прозвенел похмельным пафосом.

– Да ничего, ничего страшного, просто неприятно, – заверил я Харона.

– Я завтра улетаю, вечером. А днем позвони, встретимся, газетку покажешь, поговорим…

– Ок.

Интересно, о чем он собрался говорить? Кроме этой теперь уже практически поминальной (надо же, как оно совпало-то!) статейки с шофером Ваней на фоне погребальных колесниц, нас ведь с Хароном ровным счетом ничего не связывало! Может, попросить у него денег на другую газету? Судя по всему, он хоть и не миллиардер, но миллионер-то уж точно! Но что за газета, когда он их не читает? Что-нибудь такое-этакое… Тут услужливо всплыло в моей памяти недавнее интервью одного весьма талантливого, даже гениального, но уже совершенно свой гений (или талант? – теперь-то не разберешь) пропившего актера. Вальяжно он заметил: «И вообще я бы начал издавать газету „Смерть“. Ну, если есть газета „Жизнь“, должна же быть и газета „Смерть“? Ха-ха-ха. В общем, вот такая у меня идея! Что, разве не гениальная?»

Назавтра Харон подхватил меня у Центрального телеграфа на роскошном, черном, разумеется, «мерседесе» – сам сзади, а за рулем – тот самый Ваня. Они уже прикупили где-то теперь уже бывшую мою газету, вовсю ее цитировали, веселились, как дети.

– Ты, Вань, оказывается, подпольный миллионер! Корейко! – гоготал Харон.

– Нет, Харон Хароныч, не корейка я, грудинка! – отвечал тот, положив перед собой газету и время от времени переводя с дороги взгляд на собственную фотографию – он на фоне катафалков.

– До чего ж мы, хохлы, любим сало! Да ты за дорогой смотри, Иван! Брось газету! Ах, Иван, Иван, деньги – портят! И слава тоже портит… А вот возьму и назначу тебя в московском офисе главным, справишься? Ну, разумеется… Нет, Иван, не шучу. Вот вернусь и тут же назначу. А ты пока подыщи кого-нибудь на свое место. Ха-ха! Воровать станешь – убью! Ты знаешь, у меня не очень-то забалуешь! Куда? Компьютер хочу купить. Жене. Да нет, какой магазин, Дима! Рынок, рынок, Савеловский рынок! Деньги, Дима, счет любят… Алло? Да, сегодня лечу. Нет, не встретимся. Ты один решай. Счета сверил? Тридцать процентов, больше не дам. Сверься, сверься, дорогой! Сам проведешь все, сам, а я вернусь, подпишу. Нет-нет, тридцать, ты меня знаешь. Все, пока. За дорогой смотри, Иван! Вот хрен с баранкой! Успеем? Не забыл? Надо еще в «Детский мир» заехать, Петюне подарки купить. Успеем, нет? Ал-ло-о-о-э! Ха-ха-ха! Да, знаю, знаю я. Нет, ничего без меня не делай, я им сам обещал. Да-да, никогда не слышал! Хороший? Сколько? И за отгрузку? Да та партия ушла, давно ушла, давно, вчера, эх! Ну, давай, пока. Звони. Так чего, Дима, ты хотел-то? Газету? Про смерть? Хроники Харона! Ха-ха-ха! Ух, вчера погудели! В «Царской охоте». Напоили меня, как не знаю что. А все евреи, все евреи… Ща, погоди, я им припомню… Да! Шолом! Слышишь меня? Это я, Харон. Ну и что? Нет, это я тебя спрашиваю: ну и что? И вы после этого будете утверждать, жидки поганые, что не спаиваете русский народ? Ну да, ну да! Ага – я сам виноват! Ишь ты какой. Слушай, Шай, а когда мы разъехались? Ну ничего не помню. Да ладно!.. Да ладно… Ну?! Ха-ха-ха! Супер! Я предлагал жениться? Всем, что ли? Сразу?! Ха-ха-ха! Нет, ну ты-то, ты-то каков! Споили, споили вы русскую нацию, до самого дна-конца споили! Ну, привет, звони. Да, в Берлин дней на десять, потом не знаю. Вернеру привет! Хотя я раньше твоего его увижу. Он ведь послезавтра возвращается? Ага, супер! Пока-пока. Ты здесь паркуйся, Иван, там места не будет. Ну и что – сугроб? Выберемся! Стой, стой, стой! Вот. Ну и напугал ты меня. Все, пошли. А солнце-то, солнце! Да, Дмитрий? Красота! Ща, извини… Да, дорогая! У нас погода? Супер! Мороз и солнце! День чудесный! Нет, просто супер, дорогая, просто супер! Моя любимая погода! Что еще привезти? Заказывай! Да успею. Я тебе сюрприз привезу… И Петюне. Давай. Здравствуй, мой хороший! Как ты? Ждешь своего папочку? Сегодня ты спать ляжешь, а я и прилечу. Да, дорогой, привезу, конечно… Ну давай маму, все, целую, пока! Да, дорогая! Нет, все супер! Мороз и солнце! Все, пока-пока, целую. Иван, у тебя деньги есть? Ну так давай. Сколько я тебе должен? Пятнадцать триста? Ок. Давай мне еще тыщу – поменяю, отдам. Дима, что купить в самолет посмотреть? «Мюнхен» видел? Хороший? А еще? «Матч-пойнт»? Супер. Я сейчас, подождите… Нет, «Матч-пойнта» у них нет, вот «Мюнхен» купил и «Основной инстинкт». А Шерон – лапочка, да? Супер! Полтинник ей есть уже? А какова! Еще лучше стала, да, Дима? Сорок пять, сорок пять – баба ягодка опять! Ха-ха-ха! Вот денежка! Ишь ты! Деньги, Дима, счет любят.