Войны Митридата - Михаил Елисеев

Именно договорились, а не заключили полноценный мирный договор. Встретились, поговорили, обсудили условия, ударили по рукам и разъехались каждый по своим делам – вот как-то так это выглядит. Потому что документа, который бы ратифицировал римский сенат и подписал Митридат, в природе не существовало. Попробуем разобраться, почему так произошло.

О том, чтобы заключить с римлянами мир, Митридат задумался после разгрома при Орхомене. Не сумев справиться с одной римской армией в Греции, он понимал, что с двумя их армиями в Малой Азии и подавно не совладать. Военные ресурсы его державы к этому моменту оказались подорванными, однако не надо думать, что продолжать войну Митридат не мог. Просто для сбора и обучения новых войск ему было нужно время, а вот им-то царь и не располагал. К тому же был шанс, что Евпатору удастся сыграть на противоречиях двух римских командующих и выторговать для себя более-менее сносные условия. Поэтому он дал добро Архелаю начать зондировать почву для мирных инициатив и наладить контакты с Суллой.

Почему Митридат выбрал именно его, а не Фимбрию? Ведь и тот и другой были в Риме фактически вне закона. Дело, скорее всего, в том, что именно Сулла изначально воевал с царскими стратегами и именно он нанёс понтийской армии решающие поражения. За спиной проконсула была завоёванная Эллада, Лукулл привёл пусть небольшой, но флот, а легионы Суллы численно и качественно превосходили легионы конкурента. А за Фимбрией была пустота. Его армия находилась в Малой Азии, была оторвана от своих баз, и, что самое главное, в войсках шло брожение, поскольку легионеры были не прочь перебежать под знамёна Суллы. Однако был ещё один очень тонкий момент – оставаться дальше на востоке было для Луция Корнелия смерти подобно, его присутствие настоятельно требовалось в Италии. С другой стороны, он не мог просто так уйти из Восточного Средиземноморья, понимая, какого страшного и непримиримого врага Рима там оставляет. Если Новый Дионис подготовит новые армии, то что может ему помешать снова перейти в наступление? Поэтому и терзался римский проконсул сомнениями, пребывая в крайне затруднительном положении. Всё это Митридат знал, а потому и остановил на нем свой выбор.

Но и Сулла был очень обрадован, когда ему сообщили, что делосский купец Архелай прибыл с тайным и важным поручением от своего тёзки – стратега Архелая. Купец сообщил проконсулу, что стратег обладает полномочиями встретиться с римским командующим и обсудить предварительные мирные условия. Встреча произошла близ небольшого беотийского городка Делий, прямо на берегу моря, где два полководца впервые встретились не на поле боя. Поскольку Архелай был просителем, то он и стал первый говорить, только речь повёл совсем в ином ключе, чем ожидал Сулла. Стратег предложил от имени Митридата очистить от легионов Малую Азию, взять у царя деньги, флот и вспомогательные войска, а затем отплыть в Италию и вступить в войну со своими политическими противниками.

Что и говорить, перспектива заманчивая! Но Сулла не был бы Суллой, если бы принял подобное предложение. Потомственный аристократ, гордившийся своим происхождением, он ни при каких условиях не пошёл бы на союз с врагом республики. Поэтому ответ его был соответствующим, и он предложил Архелаю изменить Митридату. После подобной пикировки перешли к действительно насущным проблемам, разговор пошёл о прекращении боевых действий и условиях мирного соглашения. Проконсул был краток: «Митридат уходит из Азии и Пафлагонии, отказывается от Вифинии в пользу Никомеда и от Каппадокии в пользу Ариобарзана, выплачивает римлянам две тысячи талантов и передает им семьдесят обитых медью кораблей с соответствующим снаряжением, Сулла же закрепляет за Митридатом все прочие владения и объявляет его союзником римлян» (Плутарх).

С точки зрения римской политики, условия были очень мягкие и не соответствовали обычному правилу ослаблять побеждённого до последней крайности. Так, как это случилось с Антиохом III Великим после битвы при Магнесии, когда только денежная контрибуция была в 15 000 талантов, что полностью подорвало экономику державы. Но Луций Корнелий прекрасно понимал, что если условия будут более жесткими, то Митридат не согласится, и тогда ход событий будет очень трудно предсказать. Однако и царь хотел выйти из войны с наименьшими потерями, неслучайно он приказал Архелаю «заключить мир на возможно благоприятных условиях» (Аппиан). Именно эта фраза является ключевой для дальнейшего понимания событий и именно в ней следует искать истоки тех бед, которые затем обрушились на понтийского стратега. Началось самое интересное.

Как свидетельствует Аппиан, «Архелай тотчас же стал выводить гарнизоны отовсюду, а относительно остальных условий запросил царя». Из этого следует, что до утверждения предварительных договорённостей Митридатом стратег занялся самодеятельностью и под личную ответственность стал сдавать римскому командующему города и крепости. Таким образом, он лишал царя важнейшего козыря на переговорах, поскольку присутствие понтийских гарнизонов на Балканах могло очень затруднить жизнь проконсула. Это было огромной оплошностью Архелая и сильно компрометировало его в глазах Митридата. Царь вполне резонно посчитал, что Архелай взял на себя слишком много и сунулся туда, куда ни под каким видом не должен был лезть – во внешнюю политику, которую царь считал исключительно своей прерогативой. Мало того, стратег продолжал зарабатывать минусы в глазах своего повелителя, принимая от Суллы дорогие подарки, а также знаки уважения, которые ему демонстративно оказывал Луций Корнелий. Очень интересна информация Плутарха о том, что «Сулла, отпустив из плена захваченных им друзей Митридата, лишь тирана Аристиона, который был врагом Архелая, умертвил ядом». Когда же Сулла сделал Архелаю поистине царский подарок – «десять тысяч плефров земли на Эвбее и объявил его другом и союзником римского народа» (Плутарх), то это стало последней каплей, которая переполнила чашу терпения Митридата. Евпатор перестал доверять своему военачальнику, хотя и пользовался до поры до времени его услугами. Именно в это время и поползли слухи о том, что Архелай – изменник и предался римлянам со всеми вытекающими отсюда последствиями: «Это внушало подозрения, что Херонейская битва не была честной» (Плутарх).

Но пока происходили эти переговоры, римская армия продолжала движение через Фессалию, Македонию и Фракию в сторону проливов, чтобы оттуда переправиться в Малую Азию. По пути Сулла занимался карательными акциями против местных племён, которые нападали на Македонию, и благодаря этому поддерживал постоянную боеготовность своих войск. Он вполне справедливо полагал, что в Анатолии всё может пойти вопреки его предположениям. И оказался прав: «Вскоре прибыли послы от Митридата и сообщили, что он принимает все условия, но просит, чтобы у него не отбирали Пафлагонию, а с требованием о выдаче флота решительно не согласен» (Плутарх).

Судя по всему, переговоры пошли на повышенных тонах, поскольку послы имели чёткие инструкции от царя – не уступать римлянину. Дело дошло до того, что понтийцы пригрозили вступить в переговоры с Фимбрией и получить от него желаемое, а проконсул, разъярившись, объявил о вторжении в Азию: «Но погодите, скоро я переправлюсь в Азию, и тогда он заговорит по-другому» (Плутарх). После этого Сулла ускорил движение легионов, а флот Лукулла подошёл к Абидосу. Продолжение боевых действий стало реальностью, которая не отвечала интересам обеих сторон.