Путь Воина - Гэв Торп

Отпустив отряд, он собирался уйти, когда заметил, что Нурианда задержалась рядом со своими доспехами.

— Тут что-то неладно, ты можешь уйти отсюда, и тем не менее все еще остаешься, — сказал он, приближаясь к Жалящему Скорпиону.

— Я нахожу это трудным, — призналась она, опустив взгляд. — Я пыталась поговорить с отцом, но он не понимает.

— Он не может понять. У каждого из нас есть Путь, по которому можем идти только мы. Я — лишь проводник, путешествие же — твое, и ты должна идти одна.

— Что, если… Что, если у этого путешествия нет конца?

— В конечном счете оно заканчивается в одном месте или в другом, хотя я не знаю где. Не зацикливайся на конце, просто иди по Пути, стремясь к своей цели. Любовь к отцу, его чувство к тебе будут твоим якорем. Пока ты будешь двигаться, он останется на месте, как это было в начале, так это будет и в конце.

Нурианда задумчиво улыбнулась.

— Спасибо. Я буду с ним терпелива.

Морланиат махнул ей рукой, чтобы уходила, и постоял там немного, глядя на пустые доспехи. Каждый их них принадлежал многим воинам. Он помнил их всех — тех, кто жил, тех, кто умер, тех, кто отправился дальше, и тех, кто стал им. Он был всеми ими и никем из них. Кто же он? Всего лишь кучка искалеченных душ, которые делят телесную тюрьму и неспособны ни принять покой Бесконечного Круговорота, ни умереть, так как Та Что Жаждет заявит о своих правах на него. Он был бы ничем, если б не его опыт, его воспоминания. Он — ходячий мертвец, застрявший в тюрьме этого тела.

Он чувствовал, как утрачивает связь с самим собой. Это свежее тело взбаламутило старые чувства и старые мысли: воспоминания о свободе и любви, мгновения наслаждения и боли, моменты, полные чувств и мыслей, свойственных смертным. Его влияние пока еще ощущалось, но Морланиат знал из опыта нескольких душ, что это не будет длиться долго. Не-Корландриль воодушевил его на некоторое время, но скоро та искра угаснет, и он полностью станет Морланиатом, бессмертным слугой Кхаина.

Выбросить из головы прошлое? Это безрассудно. Хотя он много раз становился Морланиатом, это всякий раз было совершенно по-другому, каждый раз он совершал неповторимое путешествие. Путь для него завершился, но дорога, по которой он прошел, чтобы достичь этого места, — она осталась. И та дорога — она важна, и люди, что шли некоторое время рядом с ним, тоже важны. У него нет будущего — лишь вечность насилия и смерти, но у них оно есть.

Он не любил незаконченных дел. Прошлое значимо, но он должен оставить его позади. Морланиат принял решение и направился к небесным катерам.

— Возможно, ты стремишься к войне, ибо такова твоя природа, — заметил Архатхайн.

— Я не могу объявить войну по своему желанию, это решает совет, — ответил Морланиат.

Он хорошо знал автарха, сражался с ним рядом во многих битвах. Как все автархи он обладал сильной волей, ведь нужно быть поистине непреклонным, чтобы пройти Путем Воина несколько раз и не поддаться проклятию Кхаина. Морланиат помнил Архатхайна молодым Зловещим Мстителем, а в его недавних воспоминаниях он был Воющим Баньши. Как экзарх, он значительно старше Архатхайна, но не-Корландриль — более чем вдвое моложе. Морланиата раздирали противоречивые ощущения: он чувствовал себя одновременно и древним старцем, и младенцем, и не понимал до конца, каковы же на самом деле его место и его время.

Он вызвал Архатхайна в Палату Автархов и заговорил о предсказаниях Тирианны. Архатхайн защищал решение совета, как того и следовало ожидать. Морланиат пытался подобрать слова, чтобы точнее передать свои мысли, но это было сложно, ему хотелось схватить автарха и принудить его к согласию.

Взяв себя в руки, он слушал Архатхайна.

— Каждый день наши ясновидцы открывают тысячу возможных судеб Алайтока. Мы не можем предпринимать действия по каждому видению, мы не можем отправляться на войну при каждом сомнении. Сама Тирианна не может прояснить для нас свое предвидение. С таким же успехом мы могли бы действовать, суеверно восприняв как знамение струйку пота, побежавшую по загривку.

— Ей недостает мастерства, чтобы предоставить вам доказательства, не надо обвинять ее за это. Дай ей помощь, в которой она нуждается, чтобы доказать ее правоту, либо ошибку, и она будет хранить молчание. Эти сомнения будут сдерживать ее, поглощать все ее мысли, покуда ты не избавишь ее от них. Ты шел по многим дорогам, видел очень много разного, прожил много жизней. Той жизнью ты обязан мне, я помню это сейчас, когда прошло так много времени. Я был твоим телохранителем, защитой, в которой ты нуждался, настоящим товарищем. Я помню этот долг и клятву, которую ты мне дал, теперь настало время платить.

Нахмурившись, Архатхайн отвернулся и прошел в дальний конец возвышения в центре зала.

— Тот, кому я дал это обещание, умер более десяти лет тому назад, — сказал он тихо, глядя на округлое отверстие в верхней части купола. Во мраке космического пространства виднелась далекая россыпь звезд. — Я не давал той клятвы тебе. Не Элидхнериал просит меня оплатить тот долг, но Корландриль.

— Я — Морланиат, и также — Элидхнериал, и Корландриль. Этот долг — передо мной, перед всеми, кто объединен в моей душе. Кто, кроме меня, помнит и может повторить те слова, что ты говорил?

— А если я этого не сделаю?

— Ты лишишься чести, и другие об этом узнают, я об этом позабочусь.

Повернувшись, автарх устремил на Морланиата пристальный взгляд.

— Ты больше не будешь обращаться ко мне с этим?

— Твой долг будет уплачен — Элидхнериалу, и мы не будем больше говорить об этом.

Архатхайн нехотя кивнул и направился вверх по ступенькам.

Морланиат улыбнулся, глядя в удаляющуюся спину, не-Корландриль в нем был доволен. Он не знал, что выйдет из его вмешательства, что ждет в будущем его или Тирианну. И тем не менее он был доволен. Его последний поступок, прежде чем он целиком и полностью станет Морланиатом, — он имел смысл. Вскоре она станет для него совершенно неважной, просто одним из его воспоминаний, не более и не менее значимой, чем тысячи других, с кем он встречался, кого любил, или ненавидел, или был безразличен. Это — его прощальный подарок. Уже сейчас это воспоминание тонуло в дымке.

К тому времени, как он вернулся в храм, ему было уже все равно.

Когда родился Великий Враг, Кроваворукий бог развязал войну против Той, Что Жаждет, но новорожденный ужас быстро победил его. Князь Удовольствий и Властелин Черепов сразились за обладание душой Кхаина, ибо Кроваворукий бог — дитя обоих — не принадлежал никому. Грандиозная битва развернулась среди остатков небес, но ни Той, Что Жаждет, ни Властелину Битв не удавалось одержать победу. Когда оба соперника вконец обессилели, они, объятые гневом, раздвинули границы и спокойно позволили Кхаину выпасть в мир смертных. Здесь Кроваворукий бог, который не мог существовать в материальном мире как единое целое, распался на множество частей. Силы Кхаина были растрачены, тело — разделено, и его гнев, в конце концов, уменьшился. Но, пусть и приглушенный отчасти, гнев по-прежнему жив в частях его тела в ожидании времени, когда кровь пробудит его и мстительная сущность Кхаина еще раз обретет форму.