Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова

за поцелуем, привычно коснулся её губ, и сестра приоткрыла рот, вторглась языком в его. Её губы были сухими и горячими, шершавыми. Галка вечно кусала их.

Поцелуй вышел короткий, но жадный. Горький, как цветы полыни. Сестра запустила руку в его волосы, взъерошила, и Белый раздражённо отстранился, взял её за руку и заметил шрам на запястье. Он был свежий и кровоточил, как и его два шрама: за Константина и Велгу Буривой. Но у Галки шрам был всего один.

– Как любопытно, – задумчиво пробормотал он.

– Пошли, – сказала Галка. – А то этот ублюдок сочинит про меня ещё какую песню.

Но Белый не выпустил её руку.

– Что это?

Вырваться у неё не получилось. Белый крепко вцепился в запястье, притянул руку к самым глазам, облизнул: ошибки быть не могло. Рана оказалась несвежей, уже зарубцевавшейся, от неё тянуло холодом, и в глубине чернела зима.

– Что это? – повторил он зло.

– Мой договор, – сквозь зубы процедила Галка.

Отпустив её, Белый в нетерпении содрал с себя кожаный дублет, бросил его в сторону от дороги, прямо на траву, закатал рукав: две свежие кровоточащие раны багровели на запястьях.

– Какого лешего? – всё его хвалёное хладнокровие как водой смыло. В ярости он выпучил глаза, наступал на Галку. – Что это значит? Буривои живы, я же вижу.

Сестра осталась на месте, понурила голову. Словно провинившийся ребёнок, чья проделка разозлила взрослых, она пробормотала:

– Прости. Я соврала.

– Что?

– Я соврала! – выкрикнула она с отчаянием. – Я скучала по тебе, а ты отдалился. И я была… совсем одна, даже зимой. Почему ты не вернулся? Даже Грач возвращался, а ты где-то бродил, и даже не писал… а я была одна, с этой безумной старухой…

– Не говори так о матушке.

– А я буду так говорить, – она вскинула голову, и непослушные короткие пряди упали ей на глаза. Злые серые глаза сестры сверкали от гнева. – Я ненавижу её. За всё-всё ненавижу. Она сделала из нас чудовищ, она издевалась над нами всё детство. Лупила нас, проклинала, ругала, заставляла спать на кладбище и… ты знаешь, знаешь, что она сделала со мной, когда у меня пошла кровь? Сказала, что я невеста смерти, а не живого человека, что я должна… А-а! – Галка закрыла руками лицо. – И Ворона меня держала всё время. Радовалась, что не мне одной с мертвецом… и Ворону я тоже ненавижу. Пусть она сгниёт в земле. Надеюсь, её всю сожрали черви, что от неё даже костей не осталось. Ненавижу!

Белый схватил её запястья, развёл насильно в стороны и поцеловал в горькие, сжатые губы.

– Не надо, Штяста…

Даже в кругу Воронов они почти не называли друг друга по именам. Матушка дала им прозвища, собрала их стаю, и они постарались забыть свои прошлые жизни и имена. Белому и забывать ничего не нужно было – он своих родителей не знал. Его воспитала матушка, она же нарекла его Белым Вороном. Одна только кормилица хотела подарить ему человеческое имя. Только она его и знала. Говорила – это чтобы уберечь от зла. Однажды только прошептала на ухо, чтобы он тоже знал своё другое, человеческое имя.

Белый не слишком верил в силу имён. Галку родители нарекли Штястой, счастьем то есть. Но счастья девочка никогда и не видела в своей жизни.

– Не надо, Штяста…

Какое счастье, какое облегчение, что она соврала. Значит, они не соперники. Значит, не придётся её убивать.

Пусть она ненавидит Воронов, госпожу и матушку, пусть ненавидит всё, чего коснулась смерть, но всё же она единственная его сестра.

«Я ведь тоже почти мёртвый, Штяста».

Она никогда не плакала, не стала и в этот раз. Глаза её были сухими, когда она сказала:

– У меня никого теперь нет, кроме тебя. Я никому не рассказывала, но я же искала родных, думала, найду – уйду навсегда из Воронов. Я так вас всех ненавидела. Но нельзя верить чужакам. Им нас не понять.

Всё дальше уносился плач варгана. Не хотелось сильно отставать от остальных.

– Ты мне не ответила, – Белый провёл пальцами по запястью рядом с кровоточащим знаком ворона. – На кого этот договор в таком случае?

Она высвободила руку, сорвала подорожник и плюнула на него, приложила к ране.

– Насчёт второго заказа я не соврала. Взяла ещё один в Старгороде. Не успела выполнить.

– Ты должна вернуться.

– Зачем? Я же сказала, что хочу тебе помочь.

Галка полезла в суму за тряпицей, ловко перевязала рану и зубами затянула узелок.

– Ты дура, что ли? Нельзя тянуть с заказами, если заключила договор. Представляешь, что может случиться со мной?

– Именно поэтому я иду с тобой. Чтобы помочь.

– Ты заключила договор с Навьими духами! – взревел Белый. – Ты попросила Щура, – он оглянулся в сторону, куда ушли ушкуйники с Вадзимом, и добавил тише, – самого Щура убить Велгу. Хотя она даже не твой договор. Твою мать, Галка, чтоб Пустошь тебя… Зачем?

Она прикусила нижнюю губу и поудобнее перекинула суму.

– Пошли, чего время теряешь?

– Ты понимаешь, что можешь погибнуть?

– Я понимаю, что ты можешь погибнуть. Ты упустил свой заказ, – легкомысленно пожала она плечами, нагнулась, чтобы сорвать ещё один цветок клевера, засунула кончик стебелька в рот и принялась посасывать. – Может, только благодаря тому, что я позаботилась, девчонка и умрёт. Щур достанет её.

– И тогда меня накажут. Как Ворону.

– А вдруг нет? Ты не можешь знать наперёд.

– Проверять я не собираюсь. Курва. Тупая курва.

Сестра всегда была взбалмошной и упрямой. За это матушка часто била её палкой, только всё без толку, Галка ещё больше злилась, ещё сильнее упрямилась и делала всё наперекор.

Но никогда раньше она не делала это ради кого-то другого.

– Не переводи разговор. С духами я разберусь сам. Ты что, собралась упустить свой договор? Ты сбрендила.

– Сам ты сбрендил, – она провела рукой по волосам, взъерошив и без того непослушные пряди. – Пошли.

– Кто твой договор? – он нагнал её, схватил за перевязанное запястье, отчего Галка зашипела, отдёрнула руку.

– Больно же!

– Кто твой договор?

– Иди на хер!

Маленькая, упрямая, глупая девчонка. Чуть склонив голову к плечу, он смотрел ей в спину. Галка была дурная. Бесноватая почти. Но дура ли? Готова ли вызвать на себя гнев госпожи ради него?

Галка дурная. Но не дура. Она хитрая, изворотливая, мстительная и злая, как лесавка. Она в ярости не раз убивала. Она убивала и из ревности. И всегда, всегда беспокоилась о своём благополучии.

И она никогда, ни за что бы