Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова

под порывами ветра. Стенали деревья. Белый прищурился. Пусть он лучше остальных видел в темноте, но дождь и ему застилал глаза.

На закате он уже проходил этот путь: через резкий каменистый овраг к тропе, поднимавшейся высоко к скалистому холму. По мягкой земле, застеленной белым мхом, между старыми деревьями, дальше, к тёмной, засасывающей бездне озера.

Белый никогда не бывал так далеко на севере. Там, где теперь хозяйничали скренорцы, вообще никто из Воронов старался не бывать. У них свои законы, свои боги. И убивают своих врагов они тоже сами.

Дождь хлестал по лицу, и ветер толкал назад, уговаривал вернуться в укрытие ушкуя. Но Белый шёл дальше. Этой ночью Велга Буривой должна была умереть. А он должен был найти её мелкого братца и навсегда закрыть договор.

На левом берегу Калины земля оказалась холоднее. Она звала иначе. На незнакомом певучем языке она отвечала на каждый шаг тяжёлыми, глухими ударами. Белый умел ходить тихо, никто бы не заметил. Но сам он чувствовал, как откликалась земля. Здесь не было могил. Здесь мёртвых предавали огню и воде. И здесь они навеки оставались блуждать среди камней.

Велга Буривой останется с ними – огоньками на болотах, голосом в песне камня. Если только он не настигнет её первой. Её жизнь взамен его. Потому что так велел договор. Потому что того пожелала госпожа. Потому что за неё заплатят полторы тысячи златых.

Стал затихать ветер. И незаметно поредел дождь.

Белый прибавил шагу. В небе посветлело: выглянул месяц, вырвал чёрные, шипастые стволы деревьев из темноты, выкрасил лес в серебро и сажу.

Он ещё ускорился. И услышал позади топот, обернулся и едва не врезался в дерево.

– Обожди, – Галка тяжело дышала. Серые, мышиные волосы прилипли ко лбу, по лицу стекала влага. – Обожди, Белый. Не надо. Пусть это сделают русалки.

– Что? С хера ли ты такая заботливая?

– Я… Там много скренорцев. Ты их видел вообще? Они все выше тебя на две головы.

– Ну спасибо.

– Может, они тебя и не убьют, но нос точно опять сломают.

– Да не ломал я нос, Галка. И ты точно это знаешь, мы выросли вместе. У меня всегда был такой нос!

– Мать мою не трогай, она у нас одна.

Им на головы с ветвей звонко падали последние капли минувшего дождя.

– Ты от меня отстанешь, в конце концов, или как?

– Пусть это сделают духи. Они разозлятся, если ты вмешаешься…

– Да что с тобой? Ты же обожаешь резать…

Послышалось пение. Ледяное, мертвенное пение грёбаных мёртвых девок, с которыми она заключила грёбаную сделку.

– Курва!

И он сорвался с места. По мху, по камням, к крутому берегу озера. Остановился в последний миг, едва не скатившись вниз. Он бы точно сломал себе шею на этом обрыве. Костры не горели. Темно. Только месяц освещал берег. А там только русалки. И никого больше. Все спали беспробудным сном.

Русалки склонились над водой и пели, пели. Белый замер на крутом обрыве. Рядом, задыхаясь, остановилась Галка. Она дышала так громко, что никак не получалось разобрать слова песни.

– Они всё сделают.

– Заткнись, – он захлопнул ей рот ладонью.

Она замычала, укусила его.

Белый поморщился, но не отпустил. И разобрал в звонких, переливчатых голосах слова старой детской песенки:

Лови, лови, ящур, красную девицу…

Коя лучше всех, коя краше всех…

Галка вырвалась, отступила.

– Пошли отсюда на хрен. Я замёрзла.

– Заткнись, – прошипел он через плечо.

И когда уже почти поверил, что на озере было спокойно, заметил, как заволновалась вода. Забурлила. Из непроглядной чёрной глубины взметнулся длинный хвост.

– Курва…

А русалки направились ближе к нему. Они зашли в озеро уже почти по плечи. И ясно стало наконец, что они удерживали кого-то под водой.

– Курва…

Он нагнулся, чтобы стащить сапоги. Галка снова кинулась к нему, повисла на руке, упала на колени.

– Не надо! – взмолилась она. – Дай девке умереть. Пусть русалки её заберут. Госпожа всё поймёт.

Белый вырвался, схватил её за ворот, встряхнул, подтянул так, что она повисла у него в руках.

– Какого лешего, Галка? Говори, – он снова встряхнул её, прорычал в лицо: – Говори всю правду! Что ты скрываешь?

– Мой договор…

Позади что-то утробно зарычало, и вода забурлила. Но русалки пели сладко, звонко, так, что никто не смог проснуться.

А они не замолкали, призывая из глубин своего хозяина:

Лови, лови, ящур…

Галка молчала, упрямо поджав губы.

– Кто твой заказ? – Белый не выдержал, выхватил нож и приставил к её шее. – Говори!

– Ты не можешь её тронуть…

– Что? Тебе всё-таки заказали Велгу? Тоже хочешь награду за неё?

– Мой заказ – это ты!

Руки разжались сами собой. Белый попятился. А Галка, схватившись за шею, стёрла каплю крови, что успел оставить клинок. Она поджала под себя ноги.

– Я же не могла…ать, на кого беру…аз… Заказчик об… хитрил меня. Посулил такую плату, ска… зал, всё… легко. Что жертва мне доверится. Я же не могла знать, – проговорила она, глотая слоги. Глаза её, круглые, бешеные, бегали по сторонам. Она обнимала саму себя руками и дрожала от страха. – А потом гово… рит: если Бе… Ворон убьёт Велгу, мой…вор. Поэтому рана за… жила. Потому что ты её не тронул… и не трогай… иначе… Белый, ты же знаешь, я должна. Или госпожа на меня прогневается.

– Она в любом случае на нас прогневается, – процедил Белый.

И кто-то отчаянно желал этого. Кто-то умело натравливал их друг на друга и ждал, кто первым оступится.

Из воды выглянуло длинное туловище. Оно поднырнуло, поднимая волну на озере, и русалки радостно завизжали, когда их накрыло с головой. Звонкий смех рассы́пался по берегу брызгами и песком.

Но кто мог знать, как рассудит госпожа? Кто мог наверняка знать, как подействует заклятие договора после смерти Велги?

И Белый стащил второй сапог.

– Стой!

Но он разбежался, оттолкнулся от края и бросился в чёрную ночь, ниже, сквозь ветер – в ледяную воду. И на удивление легко вынырнул.

Озеро волновалось, поднимались волны. Белый набрал воздуха, погрузился под одну из волн, снова выплыл, оглядываясь в темноте. Даже его чуткое зрение вдруг помутнело от удара.

Сверху раздался крик Галки. Его заглушил тихий рокот с глубины, от которого затряслась скала над озером, и дрожь прошла сквозь тело. Незнакомое леденящее чувство пронзило позвоночник.

И из воды показалась голова ящера.

Тусклая, точно позеленевшая от времени медная чешуя переливалась, когда луна играла в каплях, стекавших по