Клинок Минотавра - Екатерина Лесина

И вправду событие из ряда вон выходящее, чтобы Игорек долги раздавать начал? Подобного за ним прежде не водилось.

– Я спросила, откуда деньги, а он оскорбился, мол, значит, он не способен заработать, что ли…

Не способен, где Игорек, а где работа?

И Антонина хмыкнула.

– На следующий день заявился пьяноватый, попросил в долг уже триста, я дала двести, пускай себе… но к стройке он ходил часто. Однажды вовсе заявил, будто его там сторожем поставили. Но чего там сторожить? Да, горелое убрали, кое-как пол расчистили, стену, которая еще стояла… остальные наметили, но и только. Ничего ценного в развалинах не осталось. Да и было ли? Я так думаю, музей сначала обчистили, а после подожгли. Галина-то молчит. Она хороший человек, и видать, решила, что кому-то из нас очень сильно нужны были деньги. А музейное стоит дорого… вещи – это просто вещи.

К старой усадьбе стоит прогуляться.

Если Машка там бывала.

И Игорек. Лара уверена, что Игорек прикидывается. А если она права? Если ошибался Иван, списав ее подозрительность на результат давней травмы? Она ведь не дура…

– Но я вот подумала, что если дело вовсе не в деньгах… да, клинок пропал, поскольку не нашли на пожарище оплавленной бронзы, а Галка на корточках там все оползала. Витрина была. И держатель, не знаю, как правильно называется эта штука… ножны, заказанные позже… и подсвечники… много понаходили, но не клинок. А если именно ради него все и затевалось?

– Погодите, – остановил Иван, окончательно теряя нить разговора. – Какой клинок?

– Рог Минотавра, – Антонина произнесла это таким тоном, что становилось очевидно: Иван просто-таки обязан был знать. – Кинжал это, который в склепе нашли. Семейная реликвия князей Тавровских. По мне – ничего особенного. Бронзовый нож, кривой, на бычий рог похожий… старый, но какой-то… неубедительный, если можно так выразиться.

– В каком смысле?

– В прямом. Очень уж свежо выглядел, так, словно только вчера его из бронзы и отлили. Галочка, конечно, обратное утверждала. Ей виднее, но клинок этот был самой ценной вещью в коллекции. И если брать, то его. Но не для продажи, а… для себя?

Она сказала это удивленно, точно сама до конца не верила в подобный вариант.

– Тогда клинок и музей сгоревший. Теперь вот усадьба купленная кем-то… твоя девица, к ней гулявшая… Игорек… мнится мне, что все одно к одному. Найди хозяина, Иван, и получишь ответ.

Старая усадьба стояла за лесом. Идти пришлось через лужок, и Лара то и дело останавливалась, выбирая из травяного разноцветья то гибкие плети красноголового клевера, то ромашки, то васильки. Пахло медом и свежей травой, сосновой живицей… свободой, пожалуй.

– Здесь хорошо, – сказала Лара, примеряя венок. – Жарко только.

– Кофту сними.

Она посмотрела искоса, поджала губы, верно, не собираясь совету следовать, но вдруг кивнула и стянула кофту. Руки у Лары оказались бледными, хрупкими неимоверно и в тонких шрамах.

– Откуда?

– Оттуда, – хмыкнула она, проводя по шрамам пальцем. – Ему нравилось делать больно… потом я поняла, что если терпеть, то ему становится не интересно и он отпускает.

Шрамы подымались лесенкой от запястья к локтю.

– Ты думаешь, это… он?

– Не знаю, – Лара закусила травинку. – Если он, то… я не хочу, чтобы он сел, Иван. Я хочу, чтобы он умер. Потому что если его посадят, я стану считать дни до его освобождения. Считать и бояться. И жизнь снова пойдет мимо меня. Страх убивает, твоя ведьма правильно сказала…

– А если это все-таки другой?

– Тогда… тогда, наверное, я и дальше буду бояться. Расскажи об усадьбе.

– Да рассказывать особо нечего. Сейчас сама все увидишь…

Сосновый светлый лес и кукушка, пожелавшая многих лет жизни. Тропа под тонким покровом чабреца… и вершина небольшого холма.

Высокий фундамент, некогда белый, но после пожара потемневший. Балки подымаются из земли. И часть стены, не то сохранившейся, не то выложенной наново. Старый фургончик, по самое днище вросший в землю, верно, в нем некогда обретались строители. Теперь дверь была открыта и из фургона доносилась веселая музыка…

– Эй, – крикнул Иван, взяв Лару за руку. – Есть кто дома?

Никого. Если Антонина права, то в фургончике живет Игорек, и значит, вышел. Куда?

– Эй, Игорек! – Иван крикнул громче, но музыка не стихла. – Ау!

Голос его разносился далеко, но и только.

– Идем, заглянем в гости.

Невежливо, но раз дверь открыта…

Играл старенький кассетный еще магнитофон, и кассеты россыпью лежали на застланном клеенкой столе. Древний холодильник был открыт и явно не работал, впрочем, на полках его пустых Иван обнаружил лишь кусок заплесневелого сыра и пачку корма для собак.

Лежанка.

Полка с книгами, советская классика. Газеты на полу. Плакаты с голыми девицами на стенах… и странное ощущение неправильности, которую Иван не способен выразить словами. Несколько секунд он смотрит на эти плакаты, яркие, нарядные в серости фургончика, и лишь затем понимает, что с ними было не так: у женщин вырезаны глаза.

– Идем, – Иван вытолкнул Лару из фургона, надеясь, что она не видела. – Здесь больше нечего искать… я сам с Игорьком побеседую…

…О чем?

О плакатах?

Или о том, кому принадлежит усадьба?

О том, что лгать нехорошо, а он ведь лжет, притворяясь алкоголиком. В домике этом пахнет вовсе не перегаром, а хлоркой. И под столом не бутылки пустые выстроились – синие банки с дезинфицирующим средством.

Все законно…

…Все подозрительно. И Иван пока не знает, что ему с этими подозрениями делать. Одно очевидно: Лару надо держать подальше. Спрятать в доме? Отправить в город? Проклятье…

А в деревне встретил Игорек, налетел на Ивана, схватил за руку и выпалил, вытаращив глаза:

– Там это! Сигизмунда убили! – и переведя взгляд на Лару, добавил с придыханием: – Насмерть!

Драгоценный появился под вечер. А вечер, несмотря на убийство, выдался чудесным. Женька любила такие вот лиловые летние вечера, когда сумерки сгущались медленно, а небо меняло окрас. Когда облака пылали золотом, и солнце медленно падало за линию горизонта. И чтобы стрекотали кузнечики в траве, и птицы у реки надрывались…

Комариный звон, и то был чем-то уместным, правильным…

Просто сидеть.

Дышать.

Радоваться жизни. Пить чай из глиняной кружки, наслаждаясь удивительным покоем. И звук мотора этот покой нарушил. Женька не успела испугаться.

Удивилась. Увидела знакомый белый джип и удивилась, потому как было этому джипу в сумерках не место. Он медленно полз по проселочной дороге, переваливаясь из ухаба в ухаб.