Клинок Минотавра - Екатерина Лесина

– Женька, иди в машину…

– Что ты…

– Сейчас поучу этого… неумного человека, и домой поедем. Иди, Женечка, не лезь, тут мужской разговор. Да, паскуда?

Драгоценный захрипел.

Женька Вовку послушалась. Она забралась на переднее сиденье и села, обхватив себя руками. На дорогу Женька старалась не смотреть. Не убьет его Вовка… не убьет… и главное, что с ним самим все хорошо… а то ведь трое, а он один… и еще у драгоценного пистолет имеется, газовый, конечно, но…

Дура!

Сказать следовало!

И Женька открыла дверцу…

– Вовка, он с собой…

Вовка драгоценного отпустил, и тот сполз на землю, вытянулся…

– Вовка, он пистолет…

– Спокойняк, Жень, – Вовка поднял руку, тот самый пистолет демонстрируя. – Все под контролем… и он понял, что нечего женщин пугать. Понял?

Вовка драгоценного пнул. И тот просипел в ответ что-то невнятное, надо полагать, соглашался со сказанным.

– Ну вот… все уже… чего ревешь? – забравшись в машину, Вовка выдохнул. – Ну хватит уже… а то ревешь… на кладбище не ревела, а тут…

– Это нервы.

– Ну да, точно, нервы… прикинь, я вернулся, а мне баба Галя говорит, что тебя увезли. Не, ну я сразу смекнул, что это твой, который типа жених…

…Точно, типа жених.

– И бабу Галю напугал. Она участковому позвонила, а что участковый? Ему сорок лет, у него печенка больная, жена и теща, которая та еще язва. Он заявление примет, но и только… ну я и поехал следом… тут в город, если не местный, дорога одна…

– А машину зачем таранил?

– Дык, – Вовка вытирал руки тряпкой, и вряд ли они становились чище. – Для порядку. Сильно испугалась?

– Нет.

– Врешь.

– Не вру… он машину свою любит. Расстроится…

– Морду он свою тоже любит. Расстроится, – в тон отозвался Вовка и, глянув хмуро, спросил: – Или не надо было лезть? Сами разобрались бы? А то знаешь, говорят, милые бранятся – только тешатся…

– Надо, – Женька потрогала руку, на которой уже проступали пятна синяков. – Спасибо тебе большое… я не знаю, что он бы сделал, но… я видеть его больше не хочу. Почему так, Вов?

– Как?

– Ну… так… я же с ним не один год, замуж собиралась, а не замечала… он раньше никогда на меня руку не подымал… ну да, были недостатки у человека, а у кого их нет? А тут вдруг… как будто другой кто-то… подменили… или это я слепой была?

– Не знаю, – Вовка погладил Женьку по растрепанным волосам и предложил: – А хочешь я тебе одно место покажу!

– Ночью?

– А что? Ночью даже круче! Мы с пацанами аккурат ночью туда и лазили! На слабо!

– Покажи.

Безумие. Но возвращаться в деревню не хочется, потому что стыдно смотреть в глаза Галине Васильевне. Она будет хлопотать, утешать Женьку, и причин стыдиться нет, но…

– Галина Васильевна будет волноваться… – Женька обняла себя.

– А мы ей звякнем, – у Вовки имелся собственный план. И трубку он достал из кармана. – Ба, тут это… короче, все нормалек. Мы с Женькой погуляем… не, не долго… ну конечно, вернемся… куда мы денемся? Не, не потяну я ее никуда. Ничего не случилось. Все добре… ну добре все, говорю. Опять не веришь?

Он хмыкнул, выслушав что-то, явно неодобрительное, и телефон убрал.

– Короче, фишка такая… на старой усадьбе, баяли, призрак водится. Конечно, показывается только в полночь… не боишься?

– Не боюсь.

Машину Вовка бросил на опушке и, осторожно взяв Женьку за руку, спросил:

– Болит?

– Уже нет… спасибо, Вов.

– Не за что. Не связывайся с придурками…

– А… – спрашивать было неудобно. – Оля твоя… не передумала?

Он фыркнул и, проведя рукой по ежику волос, сказал:

– Все. Нету больше Оли… пока ехали, я наслушался… как подумаешь, с какой сволотой она жила… в общем, черствый я, Женек, невнимательный и равнодушный, и вообще хрен поймешь, чего со мною делать.

– Ничего не делать.

– Эт точно…

– Не расстраивайся, – она коснулась его руки. – Если так, то… может, и к лучшему…

– Ну да, – согласился Вовка. – К лучшему… я вот тоже, жил и не видел. Слепой дурак… зато теперь мы, Женька, с тобою прозрели.

– Ага, и мудрости набрались.

Вовка захохотал и сгреб Женьку в охапку.

– Эт точно, доброе привидение…

Он поцеловал Женьку в макушку, а потом руки разжал.

– Я на спор целую ночь просидел, а баба Галя сказала, что развели, как дурня. Нет, ну не так, прямо, но вообще, мол, нету никакого привидения… типа, байки все. А ночь холодной была, август, уже осенью так дышало, и я застудил горло, с ангиною слег. Зато ведь высидел.

Он тянул Женьку за собой, по тропе, которая проступала в лунном свете лысоватой, ненастоящей какой-то, и казалось, стоит оступиться, и Женька навсегда потеряется среди серебристых сосен. Сказочный лес. И сказочный мир.

Комарье тоже, надо полагать, сказочное.

– Стой, а… а Сигизмунд как же… то есть не он, а тот, кто его убил, – Женька остановилась.

– Никак. Не бойся, доброе привидение. Я тебя защищу от всех.

Поверила.

Дура, наверное, но снова поверила и бросилась за Вовкой едва ли не бегом.

– А теперь тихо сиди! – Вовка остановился в зарослях осинника. – На цыпочках…

– Почему?

– Чтоб привидение не спугнуть. А я отойду…

– Куда?

Оставаться одной Женьке совсем не хотелось, но Вовка погладил ее по голове, признаваясь:

– Недалеко… мне тут… приспичило, короче. Я скоро. Не боись, Женька, привидений, кроме тебя, здесь нету.

И наверное, был прав. Вовка двигался совершенно бесшумно, сделал шаг в сторону и растворился в темноте. Разве возможно такое? Возможно… и не стоило сюда лезть. Одной страшно.

Жутко.

Лес. Луна и развалины дома. Белый фургончик с открытой дверью, из которой свет льется, падает на порог. Манит. Но Женька, вместо того, чтобы выйти, выдать себя, жмется к земле. Ее не должны заметить. Кто? Никто. И зачем она согласилась?

А Вовка?

Его не было рядом, Женька знала это совершенно точно.

Куда подевался?

…Приспичило.

И вернется.

Лес полупрозрачный, и теней полно. А Вовка все не идет. Охотится. За кем?

За человеком, который спрыгнул из фургончика на землю, потянулся, руки в поясницу упер…