Бимен - Алексей Бартенев

когда ты рассказываешь, ты вспоминаешь, и описываешь. А простой разговор ни о чем это не более чем сбор информации о собеседнике. Где не важно, что, а важно как. Вся эта ситуация напоминает сказку о колобке. Тот заключительный эпизод, в котором присутствует лиса. Он уже и не хочет ей песню петь, и догадывается, что ничем хорошим дело не кончится, но вынужден запрыгнуть плутовке на кончик носа. Где и погибает. Яркая аналогия. Но если задуматься, то могло ли быть по-другому?

После двух неудачных попыток, колобок преспокойно спрыгивает с пенька со словами: «Я не собираюсь тут перед глухими распинаться. Прощайте. Увидимся, когда вы обзаведетесь слуховым аппаратом». Но нет, лиса его заманила, убедив, что лишь слегка недослышит. Что она очень заинтересована, и ей нравится, но для полноты ощущений, хотелось бы услышать все из первого ряда.

Все это промелькнуло у Энни перед глазами, как раз тогда, когда она делала вдох, чтобы продолжить свой рассказ. Воздух застрял во рту, губы плотно сжались. Лицо приобрело пунцовый оттенок. Гледис, как бы украдкой взглянула на гостью своей палаты, и теперь не могла оторвать глаз, ожидая как же закончится та неловкая пауза, повисшая между ними. Энни понимала, что произносить что-либо сейчас, не стоит, чтобы не забрызгать скопившейся слюной собеседницу. Поэтому ее губы разжались, и она сделала дополнительный вдох, после чего сказала: «Даже и не знаю, с чего продолжить… Может, я в следующий раз, после обеда, расскажу?»

— С нетерпением буду ждать. — Ответила Гледис, однако во взгляде читалось: ты моя, детка, теперь не убежишь, будешь вынуждена говорить даже когда я спать буду. Я еще посмотрю, на что ты способна.

18. Лифт

Кил теперь, просыпаясь, ждал послеобеденного посещения. Он подходил к окну, и опершись руками о подоконник, смотрел вдаль. Тот вид, который открывался его глазам, будил совесть, заставляя стыдиться содеянного. Из окон, с этой стороны здания, парк был как на ладони. И теперь он боялся выходить даже в коридор, чтобы кто-нибудь из здешних пациентов не узнал в нем того, кто неделю назад отравил всех голубей на площади. Вроде как подлый поступок, но ведь цель то достигнута. Ален забыла о своем увлечении, переключив все свое время и внимание на него. Немного не так как планировалось, но в целом, результат даже превзошел ожидание. Хотя, что-то в душе Фастрича не находило покоя, какая-то мелочь, которую он упустил из виду. Что-то важное.

Медсестра, которую он увидел ночью, когда пришел в себя, навещала его несколько раз в день, проявляя заботу, и милосердие. Она что-то рассказывала чтобы поддержать его, но он слушал ее в пол уха, пребывая в прострации от собственных мыслей. Времени подумать теперь было навалом. Соседи по палате не докучали ни разговорами, ни присутствием. Они были заняты своим здоровьем, и хотели как можно быстрее покинуть это место. Странно, но ни к кому из них не приходили посетители. Это касалось не только родственников, а и медицинских работников. Складывалось такое впечатление, что он уникальный. Особенный. К концу недели, изрядно осмелев, Кил начал выходить в коридор. Вначале он просто присаживался на ближайший диванчик, и созерцал происходящее вокруг, отдыхая от тесноты палаты. Которая хоть и не была маленькой, но все-таки давила стенами на сознание старика, привыкшего к просторам своего дома. Через день или два Фастрич понял, что здесь как и на улицах города, всем на всех наплевать. И выходил уже в коридор без опаски быть узнанным. Он сидел, и ожидал, либо своих процедур, на которые его провожала улыбчивая голубоглазая медсестра, либо Ален, регулярно посещавшую его. Странно, но эти две женщины старались не пересекаться друг с другом. Когда они с Ален сидели в коридоре и разговаривали, во время ее посещений, Энни проходила мимо, даже не поворачивая головы на своего пациента. Словно никого не было, и она двигалась по пустому помещению.

В этот раз, после визита своей возлюбленной, Кил решил прогуляться вдоль галереи окон до конца коридора. Каково же было его удивление, когда там обнаружился лифт, и какая-то особенная палата. Из нее Эни выкатывала тетеньку в персиковой пижаме, сидящую в кресле-каталке с гордо поднятой головой. Кил сбавил шаг, и чтобы не привлекать к себе внимание, направился к окну. Где с интересом начал изучать подоконник. Опершись одним локтем, он стоял и изредка поглядывал на двух дам, ожидающих прибытия лифта. Его всегда привлекали необычные люди. Те, которые выделялись из общей массы. Не одеждой, или каким-нибудь пороком, а внутренней силой, содержанием. Чем-то особенным. Впервые, увидев Ален, он заметил именно такую силу в ней, правда потом, сколько не смотрел на нее со скамейки, не видел даже и намека. Но все изменилось, когда она искала взглядом убийцу голубей, в ней опять мелькнуло то, что отличало ее от тысяч таких же, как она. Это было что-то удивительное, что-то завораживающе волшебное. Именно в ЭТО влюбился Кил Фастрич. И именно ЭТО он сейчас увидел в другой женщине.

***

Гледис стала привыкать даже к здешней кухне. Конечно еда не домашняя, но вполне съедобная, и что самое главное — диетическая. И хоть ей оставалось недолго пробыть в этом месте, данный рацион должен был продлить ее жизнь пусть даже всего лишь на неделю. Девица, которая ухаживала за ней, забирала ее, как и договаривались, ровно в три. Они спускались вместе на лифте в холл, а потом двигались к парку. Там, останавливаясь около какой-нибудь лавочки, Гледис покидала уютное кресло, и под руку с медсестрой, совершала пешие прогулки. Во время этих прогулок они разговаривали на разные темы. Поначалу Энни пыталась влезть ей в душу, как это она обычно делала с сердобольными стариками, рассказывая печальные истории, но все ее попытки пресекались, даже не успев начаться. Гледис обрывала ее на полуслове, спрашивая о чем-то еще. Отвечая на заданный вопрос, Энни терялась, и потом уже не могла собраться, чтобы продолжить. Было похоже, что охотник, вооружившись пневматической винтовкой, вышел поохотиться на перепелок, но не заметил, что за ним охотится волк. Но Энни все равно не оставляла своих попыток подобрать ключик к двери с надписью Гледис Нетт. Чем только забавляла ее. Нетт играла с Энни как кошка с мышкой. Вдоволь наигравшись, когда у Энни уже заканчивалось терпение, ее подопечная, во время одной из прогулок сказала:

— Да прекратите вы уже свои дурацкие попытки расположить меня к себе. Я не из тех, кто будет с замиранием сердца слушать вас. Я предлагаю ВАМ послушать меня. — И она с интересом глядела на реакцию медсестры. — Готовы?

Энни, опустив голову, шагала рядом, и судорожно пыталась понять, что же нужно этой женщине рядом с ней? Не найдя никаких подводных камней в ее предложении, она кивнула.

— Это моя история. И, хотя в ней будет все, что вы любите в своих историях, я бы попросила вас не пересказывать ее никому. Пусть она так и останется между нами.