След ангела - Олег Рой

В субботу мама приболела — так, ничего серьезного, обычная простуда. Санька ухаживал за ней, приносил чай, мед и малиновое варенье. И охотно согласился с ее робкой просьбой одному сходить на рынок и закупиться продуктами на неделю. Делать было все равно особенно нечего, разве что в компьютер играть или у телика сидеть, клацать пультом да переключать с программы на программу. Уроки? На понедельник много не задали — повезло. А алгебру он вечером сделает быстро, разом, на удивление, последняя тема была ему понятна и казалась легкой. Можно было бы созвониться с друзьями, но у Левки по субботам занятия в еврейском молодежном центре, Темка в это же время ходил в бассейн, а Лилу еще с пятницы родители увезли куда-то за город на уик-энд.

Сашка подхватил мамину сумку на колесиках и отправился на рынок — впервые после того странного сна. Обычно мама ходила сюда одна, вместе у них как-то не получалось, даже накануне Нового года, потому что у Лилы был какой-то благотворительный рождественский концерт, и она очень просила, чтобы Санек поехал с ней. И вот теперь он бродил по открытым рядам, борясь с ощущением дежавю, то и дело опуская голову, если ловил чей-то взгляд. Ему почему-то было стыдно — словно он и вправду громил этот рынок в стае обезумевших животных.

Он невзначай вгляделся в лицо пожилого кавказца, полноватого, с крупным орлиным носом — словно вспомнил его, как будто видел тогда, в своем сне-безвременье. А тот, заметив интерес к себе, обрадовался: было ему холодно, да и скучно, а тут есть с кем перекинуться словом.

— Что желаешь, дорогой? — с легким акцентом спросил он.

— Сколько? — Санек наконец заметил, что давно уже стоит перед его прилавком, и кивнул на пучок зелени, чтобы хоть что-то сказать.

Тот продавец, из сна, был с царапиной по всему лицу. И где-то далеко, словно на старой фотографии, Санек вдруг увидел, как он сам опускает кусок арматуры на прилавок, как летят в разные стороны рыжие апельсины, пуская фонтанчики сладкого сока. Он наносит удар не глядя, куда-то вперед, и алая кровь заливает лицо жертвы… А он уже несется дальше, не разбирая дороги, в голове его мутится от избытка адреналина, он ничего не соображает…

И сейчас, приглядевшись, Санек вроде бы приметил легкий след от шрама, шедший через все лицо продавца. Ему стало дурно, к горлу подступила тошнота.

— Десять за пучок, — широко улыбнулся мужчина и добавил: — Бери, дорогой. Не пожалеешь, такой кинзы тут больше ни у кого нет. Отнесешь маме, она тебе с ней баранину потушит, пальчики оближешь.

— Давайте, — еле слышно выдавил Санек. Он почему-то совсем засмущался. Кинзу он не любил, но матери она вроде бы нравилась…

«Когда смотришь в лицо, труднее бить», — почему-то некстати промелькнуло в его голове.

Он отошел от прилавка, в памяти опять словно что-то щелкнуло. Санька двигался вперед, но не видел рынка, а видел только то, как он, налетая вместе со всеми, сжимая в руке кусок арматуры, в раже наносит удары. Крушит, ломает, высвобождая какую-то древнюю звериную энергию, спавшую в нем до этого момента. И лучше бы она спала дальше, решил он, в цивилизованном человеке она должна спать.

Стараясь больше не рассматривать продавцов, Сашка переключил внимание на их товар и быстро пробежался по списку. Куриные бедра, картошка, морковь, макароны, мороженая рыба… Этим, к счастью, торговали в основном продавцы и продавщицы славянской внешности. С ними было как-то легче… Хотя тетка, у которой он покупал соленые огурцы, как две капли воды была похожа на коварную предательницу из сна, которая заманила их в будку, а потом сдала омоновцам…

Он снова застыл у какой-то палатки, углубившись в свои мысли, и вздрогнул, когда его опять кто-то окликнул. Прямо перед ним стоял восточный мужчина, на сей раз похожий на узбека или таджика, как определил для себя Санек. Он улыбнулся, поймав блуждающий задумчивый взгляд Санька, и протянул ему яркую, словно нарисованную на рекламной картинке, грушу — мол, хочешь?

Санек остервенело мотнул головой и, подняв ворот куртки, быстрым шагом прошел мимо.

«Что они все ко мне пристают? Что им всем от меня надо?» — в раздражении подумал он.

Сбоку, у входа на склад, среди наваленных пустых коробок он заметил маленькую девочку, смуглую, черноволосую и черноглазую, которая играла прямо тут, в грязи, в какие-то свои детские игры, возюкая пальчиками по затоптанному множеством ног снегу. Он удивился — как же так, никто за ребенком не следит? Она же может подхватить какую-нибудь заразу, заболеть. Санек огляделся вокруг, но никого из взрослых поблизости не увидел. Девочка, словно услышав его мысли, подняла голову. Первое мгновение она смотрела недоверчиво, но не выдержала и улыбнулась. Он было рассердился, но подумал, что и вправду, наверное, выглядит сейчас комично — насупленный, завернутый по уши в куртку, мрачный. Санек прыснул, а потом и вовсе засмеялся во весь голос. Так они долго стояли и хохотали, не говоря ни слова и тем не менее зная друг про друга что-то важное, что объединяет людей на всех материках и континентах и делает их понятными.

В этот момент Санек, наверное, и осознал главное — мы все люди, человеки, так сказать. Между нами есть общее, независимо от того, кто где вырос и кем является в жизни, — аборигеном в Австралии или ненцем в тундре. И это общее превыше всего остального.

Тут дверь склада открылась, на улицу вышел плотный коренастый кавказец с наглой мордой, одетый в черную кожаную куртку. Следом за ним плелся тот самый пожилой продавец, у которого Санек купил кинзу. Первый явно отчитывал его, судя по жестикуляции и гневным интонациям, — слов Сазонов не понимал, они говорили на незнакомом языке. Продавец что-то жалобно ныл в свое оправдание.

«Видимо, начальник», — понял Санек. Первый продолжал раздраженно и быстро отчитывать своего работника, потом слегка толкнул его в плечо. Тот в ответ поминутно кивал, пытаясь поймать взгляд своего босса, к его лицу словно приклеилось заискивающее и виноватое выражение. Саньку стало его почти что жалко.

Бросив на прощание несколько хлестких слов, от которых пожилому сделалось уж совсем дурно, кавказец в кожанке сел в припаркованный рядом тонированный «Мерседес» старой модели и уехал. Продавец некоторое время расстроенно причмокивал языком, потом позвал с собой девочку, и они скрылись из виду.

«Зачем их бить, громить их товар? — проносились в голове Санька отстраненные мысли. Что от этого изменится? Они такие же работяги, как и мы. Трудятся, весь день на ногах. И с хамством сталкиваются, их тут никто особенно не любит. У всех народов есть не очень порядочные люди, это же не значит, что все такие. Сейчас далеко не каждый русский готов пойти на столь унизительную и грязную работу. А они идут, у них нет выхода и другой возможности заработать на жизнь. В их стране это очень сложно. Разве можно обвинять этих людей в том, что они не сложили лапки и не хотят умирать от голода, а мечтают о благополучии своей семьи?»

Дома Санек зашел в ванную, плеснул холодной воды в лицо… Тут он заметил, что кран у раковины подтекает — капли нет-нет да и падают на пол и в ванну, оставляя в ней разводы ржавчины. Он тут же в каком-то остервенении полез за ящиком для инструментов, достал пассатижи, отвертку и начал подтягивать гайку на шланге. Через пятнадцать минут все было готово — кран он починил. Сделал наконец-то то, что обещал матери уже полгода, да все руки никак не доходили. Сейчас Санек был рад занять себя физическим трудом, чтобы в голову мысли посторонние не лезли…