Закон О.М.а - Юрий Любаров

- Макс дурачок, реально, – Рыбаченко развернул кресло в сторону собеседника. – Надо выбирать, с кем бухать. Это как в разведку идти: не уверен в человеке – не пей с ним. Сколько ему могут впаять на общем ажиотаже? Пятнашку?

- Нет, скорее всего, закроют навсегда. Если бы не было крика, получили бы по червонцу, а за хорошее поведение еще и пару лет в бонусы скосили. Теперь им всем сидеть до смерти.

- Девчонку, конечно, жалко. Молодая… неразумная. Правильнее было бы мамашу спалить. Дети, мой друг, повторяют родителей, взрослые для них – эталон. Моральные уроды не могут вырастить праведника. Ты, Иван, веришь её крокодиловым слезам?

- Нет, конечно, сейчас она занята не дочкой, а бухгалтерией.

- В смысле?

- Да народ ей кучу бабла нанёс. Бабушки последние двадцать гривен из пенсии давали.

- А это знаешь кто? – Рыбаченко ткнул пультом в телевизор.

На экране истерика. Неопрятный мужик в полосатой майке машет руками и завывает в голос.

- Не помню, - Топотун нахмурил брови, - какой-то деятель или журналист.

- Сейчас расскажу…

Средний план. Спортивный костюм, пятидневная небритость и тельняшка вместо исподнего белья. Георг Монахов участливо подбежал к скамейке запасных и сунул микрофон.

«…журналист Игорь Бряцалов, который был лично знаком с Олесей Макароновой. Скажите, почему вы плачете?».

Крупный план. По небритой щеке катится натуральная мужская слеза. Слеза скупая, и потому рукой её никто не вытирает.

- Блин! – Рыбаченко хлопнул по ручке кресла. - Во даёт! Артист, сука!

- Вова, кто это? – Топотун посмотрел на друга.

- Да подожди, давай послушаем…

Опять долгий кадр. Слеза медленно пробивает дорогу сквозь щетину. «Как… как… можно не плакать? Такое горе… такое горе…». Человек в тельняшке уткнул лицо в ладони, плечи затряслись.

- Пять баллов! Представляешь, Иван, на нём застряла на целых сорок секунд! Расценки знаешь?

- Нет.

- Сорок тысяч долларов за минуту... минимум! На ровном месте себя отрекламировал.

- А зачем?

- Так он же руководит всем сбором денег, которые люди несут.

- Ладно, выключай, меня больше не покажут.

- Тогда поехали погуляем. Там у мэрии митинг. Погода хорошая, доберёмся как-нибудь.

Оделись. Топотун выкатил друга на улицу. Платаны на Дзержинского приготовились к весне, барышни разделись. Длинные ноги в колготках, туфли на высоком каблуке.

Весеннее либидо, - подумал Рыбаченко. – Эротическая провокация после тоскливой зимы. Ну, и как тут кого-то не трахнуть? Надо быть инопланетянином, чтоб сопротивляться вечному инстинкту. А Максима жалко. Придурок. Жизнь сломал. Себе и близким.

Друзья свернули на Потёмкинскую, добрались до Садовой и вышли по ней к гостинице «Ингул». На видимом горизонте у площади Ленина пчелиным роем шевелилась толпа.

- Ого! – нахмурился Топотун.

- Это, мой друг, активные горожане выступают против ментовского беспредела. За равенство всех перед законом.

- Чего?

- Против коррупции в правоохранительной системе. Твоего знакомого Сурка и моего подопечного Максима следователь выпустил под подписку о невыезде.

- Да знаю. Но сейчас-то их закрыли!

- Но лишь после того, как люди вышли на митинги.

- И из-за этого такой сыр-бор?

- Именно, Иван. Когда погода благоприятствует и есть общая цель, повод может быть самый малый. Это как театральная премьера, когда люди приходятне на спектакль, а для того, чтобы пообщаться между собой в антракте.

- Не понял… - Топотун увёл коляску в сторону и освободил дорогу продовольственному фургону, - а при чём тут погода?

- Она играет важную роль в истории. Одним тёплым днём в феврале семнадцатого года женщины Петрограда после холодной зимы вышли на улицу. Если бы шёл дождь, они бы никуда не выползли. Однако выглянуло солнце, и барышни в хлебных очередях обсудили нелёгкую жизнь. А когда отоварили карточки, не вернулись в сырые квартиры. Им захотелось погулять по Невскому. Так, мой друг, началась февральская революция, которая привела к отречению царя, большевистскому перевороту и гражданской войне с красным террором. Затем были репрессии, голод, коллективизация. Страна потеряла пятьдесят миллионов человек из-за одного солнечного дня. Сегодня, - Рыбаченко вздохнул, - тоже хорошая погода, и тоже хочется гулять.

Друзья прошли здание областной администрации и приблизились к памятнику Освободителям. На высокой сцене парень в кожаной куртке громко орал в микрофон. Друзья прислушались.

- ...У меня есть много знакомых девчонок, которые могли бы так же случайно попасть в ту квартиру. Сейчас милиционеры делают её проституткой. А что, проститутки не люди? Что, бомж у нас не человек? И можно убивать его, как бродячую собаку?!

Толпа захлопала.

- Вы посмотрите, каждого из нас можно опорочить. И когда вот это случилось, я позвонил своим ребятам, попросил приехать. Мы всю ночь готовили митинг. Сделали акцию под прокуратурой. Мы подняли под это всю прессу в стране и за рубежом!

Внизу два десятка молодых парней по команде что-то орали и аплодировали. Рыбаченко обернулся к другу.

- Вот тебе и «скамейка запасных», всё как на передаче у Монахова. Быстро, однако, он усваивает уроки…

Топотун напряг близорукие глаза и разглядел оратора – Игоря Бряцалова, который продолжал вещать.

- …Прокуратура сразу задрожала! Начальник областной милиции лично при мне звонил и говорил, что задержали всех троих! То есть надо было, чтобы мы встали, начали кричать, начали топать на них, чтобы они поняли, что надо делать! И они за вот этот час, который мы протестовали, сумели найти нужные доказательства… И теперь мы так же должны всем миром собрать необходимые деньги, чтобы наша Олеся могла…

- Пошли отсюда, Иван, я не могу слушать этот бред. Мужики пробирались сквозь толпу по улице Адмиральской. Впереди гаишник с жезлом заворачивал на Московскую поток медленно идущих машин. Группа молодых парней и девчонок бурно веселилась. Несуразное чучело в старой куртке и джинсах подняли на руках, расстегнули ширинку, вставили длинный тепличный огурец и отрезали его по кускам перочинным ножом. Барышни визжали, хлопали в ладоши, подбадривая молодого человека: «Давай, чикай! Помельче, помельче руби… как на салат!».

- Подожди, – Рыбаченко обернулся к товарищу, и Топотун остановил коляску. – Что, красавицы, по огурцам соскучились?! Хлопцы вам вечером полную торбу напихают. Будете счастливы и будете так же орать?!