Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды - Андре Леон Телли

Если бы Наоми была музыкой, то «Лебедем» Сен-Санса (The Swan) из его сюиты «Карнавал животных» (The Carnival of the Animals) или «Гладиолусом» Скотта Джоплина (Gladiolus Rag). На профессиональном поприще у нее фоном звучит величественная драматическая тема, а ее личная жизнь напоминает «Триумфальный марш» (Triumphal March) из второго акта оперы Верди «Аида» (Aida). Если бы она была стихотворением, это была бы «Переписка» Бодлера (Correspondences).

Мой документальный фильм был принят хорошо, и последующая сессия вопросов-ответов прошла на ура. Зрители выстроились в очередь, чтобы пообщаться со мной после просмотра. Когда все закончилось, я был счастлив вернуться в свой номер в отеле и посмотреть «Возвращение домой» (Homecoming) Бейонсе по Netflix. Хотелось спать. Влажность была невыносимой.

Я встал утром в пасхальное воскресенье, чтобы вместе с Наоми и Ндукой Обайгбеной присутствовать на богослужении в Кафедральном соборе Христа, крупнейшей англиканской церкви в Лагосе.

Мы приехали с опозданием. Наоми была одета в бледно-голубое платье Chloé из шелкового крепа до середины икры и туфли Givenchy на высоких каблуках. Когда двери церкви открылись, хор исполнял «Смерть, где твое жало?» (O death where is thy sting?) из «Мессии» Генделя (Messiah).

Ндука тихо повернулся ко мне и сказал: «Это твой дом». И незаметно вручил мне пачку местных купюр, чтобы я отдал их во время сбора пожертвований.

Утонченные дамы сделали все возможное, чтобы пасхальное богослужение прошло на уровне. Это было похоже на пасхальные службы моего детства. Я почтительно сидел там, пока Наоми участвовала в традиционном танце в сопровождении оркестра ударных инструментов и хора. Когда церемония завершилась, ее обступили с просьбами сделать селфи. Мы спокойно прошли по проходу, чтобы выйти к ожидающим толпам людей снаружи.

После обеда Наоми прокатилась на роскошной яхте какого-то нигерийского магната. Я сосредоточился на том, чтобы не проспать завтрашний вылет в восемь утра. Обратно мы должны были лететь с Наоми на частном самолете, и, если бы я опоздал на рейс, мне пришлось бы снова оказаться в ужасном аэропорту в Лагосе. Я проснулся в шесть и спустился вниз, не желая задерживать кортеж к частному самолету, который вмещал шесть человек вместе со складной двуспальной кроватью для Наоми. Конечно, Наоми проспала и забыла собрать вещи, так что мы прибыли в частный аэропорт без четверти десять под гудки сопровождавшего нас полицейского эскорта.

Мы ждали на плавящемся асфальте, пока готовился самолет. Словно кинозвезда, Наоми вышла из своего большого черного внедорожника и не торопясь накрасила губы помадой, причесалась и выкурила сигарету, не обращая внимания на зной, медленно сжигавший нас.

Было так жарко, что я чуть не потерял сознание. Но я не мог просто пойти на посадку – это был ее частный самолет. Чтобы взойти на борт раньше ее, мне требовалось разрешение.

«Ты не возражаешь, если я зайду в самолет? Очень жарко», – спросил я.

Наоми бросила на меня взгляд, который, будь это ядовитый дротик, мог бы меня убить. «Подожди. Мне нужно снять мой отъезд», – строго заявила она.

Пока мы томились на раскаленной площадке перед ангаром, я шепнул Чейзу: «Не здоровайся с ней. Не говори, пока она не заговорит. Даже не смотри на нее! Мы не знаем, что у нее с настроением».

Наоми сняла кадры, запечатлевшие посадку в роскошный частный самолет, и нам с Чейзом наконец тоже разрешили войти.

После того как мы взлетели, Наоми упомянула, что по недосмотру выбрала в отеле пищу с глютеном. «Съесть этот круассан – все равно что принять снотворное», – сказала она. Я бросил взгляд на Чейза, призывая его молчать. До Тетерборо было десять часов пути. Чейз ни разу не заговорил с Наоми. Она это оценила и была с ним вежлива. Большую часть времени она смотрела телевизионные программы на своем компьютере.

Ближе к посадке мы обсудили предстоящий «Мет Гала», первый из тех, где я решил не присутствовать. Я сказал об этом Наоми и объяснил почему: Анна бесцеремонно выкинула меня на помойку. Наоми заметила, что считает мое решение правильным.

Снаружи Наоми выкурила сигарету и подождала, пока все соберутся и сядут во внедорожник, чтобы ехать по домам. Я горячо поблагодарил ее за щедрость. Я чувствовал себя преображенным. Для меня это было лучшее путешествие из всех, что я когда-либо совершал.

Элегантность Наоми проявляется множеством способов. Она невероятно сильна духом. Данные ей Богом таланты поражают, когда она демонстрирует на подиумах коллекции лучших дизайнеров мира. Карл Лагерфельд выбирал ее для показа ключевых моделей коллекций от кутюр, особенно в безмятежные дни в Chanel. Она была любимой моделью Джона Гальяно и демонстрировала его лучшие коллекции Dior, Givenchy и Galliano. Руководство Gucci прислушивается к каждой ее рекомендации. Она изящно и элегантно представила бренд Ralph Lauren в рекламных кампаниях марки. Сен-Лоран любил ее. Джанни Версаче не устраивал без нее ни одного показа, а Аззедин Алайя относился к ней как к дочери. Эти дизайнеры единодушно считали ее музой не только из-за ее особенной походки, но и из-за ее яркой индивидуальности.

В те четыре дня в Лагосе я видел, как Наоми говорила с управляющими директорами компаний о выделении стипендий странам Африки, и наблюдал, как она настаивала на выпуске африканского Vogue. Она всегда была на стороне цветных людей и боролась за правое дело вне подиума. Когда я крикнул ей на одной из наших лучших модных съемок «Éclatante! Éclatante!», она закричала в ответ: «Что, черт возьми, ты сказал?»

«Сияй», – приблизительно перевел я.

И она сияла и продолжает делать это, освещая галактику моды.

В черной агбаде от Patience Torlowei из Нигерии.

Фотография Алессио Бони, 2019 год.

Снято в Paradise Club в отеле EDITION в Нью-Йорке.

Марк Джейкобс, один из главных визионеров американской моды, всегда был для меня верным другом и источником вдохновения. На своем первом дефиле в Plaza он показал белый норковый тренч и юбки в черную клетку, и я понял, что его ждет успех.

Я навсегда сохраню память от том, как Грейс Коддингтон, Тонн Гудман и я посетили показ Louis Vuitton осень/зима 2012 года. Шоу, как обычно закрывавшее Неделю моды, стартовало ровно в десять утра и проходило под стеклянным куполом во дворе Лувра.

Раздвинулся двойной экран, под ноги сидящим зрителям повалил дым, и специально созданный для шоу французский локомотив начал медленно двигаться по двустороннему подиуму. В тот момент я подумал о показе Джона Гальяно осенью 1998 года, на котором модели выходили из поезда, но та модная феерия происходила на вокзале Аустерлиц. Предположительно (хотя это закрытая информация) Марк Джейкобс потратил на постройку поезда для шоу около четырех миллионов долларов. На протяжении четырнадцатиминутного показа из вагонов поезда выходили модели, каждая в сопровождении носильщика в ливрее, помогавшего ей с гламурными сумками, шляпными коробками, чемоданчиками и бьюти-кейсами для косметики. Это уже было не только про моду: Марк заявил о себе в сфере фэшн-перформанса и художественных инсталляций. История бренда Vuitton, изначально производившего роскошные дорожные аксессуары, была в центре внимания. Я испытывал гордость за то, что талантливый американец создает шоу такого уровня.