Трущобы Севен-Дайлз - Энн Перри

– И они обычно совершали свои вылазки вчетвером? – спросил он.

Если найти хотя бы одного или двух из них, он сможет больше узнать о Ловате из их воспоминаний.

– Чаще всего да, – согласился Исхак. – В одиночку это просто опасно. – Он пристально посмотрел на Питта, проверяя, понял ли тот намек, что англичане в его стране оккупанты, чужаки, захватившие его землю, и как таковые они отнюдь не вызывают у местного населения теплых чувств. Скорее наоборот.

Питт прекрасно его понял. Он ощущал эту ненависть в воздухе, читал ее в косых взглядах людей, когда им казалось, что на них никто не смотрит, как мужчин, так и женщин. Даже если они и были благодарны за финансовую поддержку, никто не любит ощущать себя должником. Были и личные чувства, любовь и ненависть, как, например, страсть Тренчарда к египтянке. Имело место некое уважение, вероятно, также любопытство, а иногда даже взаимопонимание. Но чаще всего под маской безразличия, а порой и радушия, кипел гнев. Память же об обстреле Александрии сделала его только сильнее. Но и двенадцать лет назад чувства были те же самые, хотя и, вероятно, спрятаны глубже.

Несколько минут они сидели молча. Снаружи слышался плеск воды – это волы по-прежнему бродили в реке, – мерный, естественный звук. После долгого знойного дня ночь принесла с собой долгожданную прохладу.

– И, разумеется, была женщина, – внезапно произнес Исхак, пристально глядя на Питта. – Будь кто-то, кто хотел убить его за это, он бы точно это сделал. Это была дочь богатого, образованного человека, но христианина. То есть мусульманкой она не была. Будь это так, он навлек бы на себя немало бед… Он был настоящий христианин, этот мистер Ловат. – В хижине было темно, и Питт не мог видеть его лица. Зато в голосе араба слышались самые разные эмоции.

Будь Исхак англичанином, Питт наверняка бы понял, какие именно, отделил бы одну от другой. Увы, он был в чужой стране с ее древней и сложной культурой и говорил с человеком, чьи предки создали удивительную цивилизацию за тысячи лет до Христа, не говоря уже о Британской империи. Более того, фараоны правили этими землями еще до рождения Моисея, до того, как Авраам бежал из объятых пламенем Содома и Гоморры.

Земля под ним была тверда, воздух тяжел и душен. Было слышно, как снаружи, под звездным небом, по воде бродят волы, и все это было реально, как реален был писк москитов. И все же происходящее казалось ему наваждением, как будто его присутствие здесь было лишь сном. С трудом верилось, что Сэвил Райерсон сидит в лондонской тюрьме, а Наррэуэй ожидает, что Питт отыщет способ предотвратить скандал.

– Настоящий христианин? – переспросил он араба.

– Да, – кивнул Исхак. Питт так и не понял, хорошо это или плохо. – Обычно ходил к святилищу у реки. Очень любил там бывать. Был сильно огорчен, потому что это очень священное место… и для нас тоже.

– Для нас? – удивился Питт. – Для мусульман?

– Да. Раньше там… – Исхак не договорил.

Аврам хмуро посмотрел на него. Взгляд араба был устремлен куда-то мимо Питта.

– Их всех похоронил мой отец, – произнес он так тихо, что Питт едва расслышал его слова. – Я помню его лицо после этого. Я думал, что он никогда не придет в себя. Наверно, он и не пришел. Он до конца своих дней видел это во сне. Это было даже хуже, чем когда он умирал. – Исхак судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул. – Моя сестра ухаживала за ним, делала все, чтобы облегчить его страдания, но не могла помешать призракам возвращаться к нему. – Лицо араба исказила гримаса боли, голос был полон душевных мук. – Он часами разговаривал с ней, рассказывал ей о них и не мог ничего с собой поделать. Его посещали видения, страшные видения… Он видел кровь, видел, как лопается, словно жареное мясо, плоть, видел обугленные лица, к которых было невозможно узнать человеческие. Я слышал, как он стенал… – Исхак умолк.

Питт повернулся к Авраму, но тот покачал головой. Оба молча ждали.

– Пожар, – пояснил наконец Исхак. – Говорят, их было тридцать четыре. И все погибли в огненной западне.

– Мои соболезнования, – тихо произнес Питт. Он знал, что это такое. Однажды ему довелось видеть пожар в Англии. Запах горелой плоти навсегда врезался в его память.

Исхак покачал головой.

– Мой отец мертв, а теперь и моя сестра.

– Я этого не знал! – удивился Аврам.

Исхак закусил губу и сглотнул комок.

– В Александрии… несчастный случай.

– Как жаль, – сказал Аврам и покачал головой. – Она была прекрасна. – Он произнес эти слова так, как будто имел в виду не только внешнюю красоту, но и нечто иное, невидимое глазу.

Исхак открыл было рот, чтобы что-то сказать, но так и не смог побороть овладевшую им скорбь. Питт и Аврам молчали. Снаружи между тем стало совсем темно. В открытое окно были видны звезды, похожие на россыпь алмазов на черном бархате неба. Воздух сделался прохладнее. Наконец Исхак поднял глаза. Похоже, самообладание вернулось к нему.

– Думаю, лейтенант Ловат тоже пострадал от пожара, – произнес он. – Потому что вскоре он заболел. Говорили, какая-то лихорадка. В лагере была вспышка этой болезни. Его отправили домой. С тех пор я его не видел.

– А его друзья? Они остались? – спросил Питт.

– Нет, – тихо ответил Исхак. – Все трое уехали, но по разным причинам. Не знаю, что с ними стало. Наверно, их перевели служить куда-то еще. Британская империя велика. Может, в Индию? Они могли доплыть до Суэца, а оттуда дальше, по новому каналу, не так ли? – Его слова прозвучали скорее как утверждение, а не как вопрос или хотя бы сомнение.

– Да, – пробормотал Питт, надеясь в душе, что он отыщет хотя бы одного из них в Лондоне и ему не нужно будет делать телеграфом запрос через официальные каналы. Исхак прав. Благодаря Суэцкому каналу – этому детищу умелых переговоров и инженерной мысли – Британии теперь был открыт весь мир. Учитывая значимость канала для экономики и поддержания порядка во всей империи, крайне маловероятно, что Британия когда-нибудь согласится предоставить Египту полную автономию. Хлопок был лишь малой частью этих соображений. Как могла Аеша Захари вообще надеяться на успех? Неужели она рассчитывала, что Британия так просто выпустит из рук столь бесценное приобретение?

Питт ощущал на своих плечах свинцовую тяжесть, как будто он пытался развязать некий тугой спутанный узел, но каждая нить, за которую он дергал, затягивала его лишь сильнее.

– Спасибо за гостеприимство – произнес он вслух и кивнул Исхаку. – Твое угощение и твой разговор обогатили меня. Теперь я ваш должник.

Похоже, араб был доволен. Было в выражении его лица и его позе нечто, что говорило об этом, хотя почти неуловимое и едва заметное в тусклом свете догорающих свечей. Задержавшись еще на несколько минут, гости вновь рассыпались в благодарностях и наконец ушли.

Они вновь зашагали по тропе вдоль рукава реки. Поверхность воды отливала бледным блеском, отражая свет далеких звезд. Было трудно понять, где они идут. Питт внезапно поймал себя на том, как страшно он устал. Все его тело болело, причем не только от сидения на твердой земле, но и от синяков, полученных на ковровом базаре. Голова гудела от удара полицейской дубинкой. В эти минуты больше всего на свете – даже больше, чем наконец разгадать загадку смерти Ловата и снять пятно подозрений с Райерсона и Аеши, – ему хотелось одного: лечь на что-нибудь мягкое и провалиться в глубокий сон.