Как я был телевизионным камикадзе - Леонид Кравченко

Начнутся томительные допросы перед двумя телекамерами по делу о ГКЧП. Я ведь тогда даже святым духом не ведал, что Борис Ельцин не простит мне моей независимости в годы противостояния с Горбачевым.

Наступит время, когда Михаил Полторанин по-дружески подарит мне оригинал указа Ельцина «О средствах массовой информации в РСФСР», где в пункте 3 будет указано о моем освобождении от должности, а Прокуратуре РСФСР – дать правовую оценку моим действиям. Михаил признался, что указ Борис Николаевич подписывал в нетрезвом виде, но какое это имело значение! Важно другое – меня начали вызывать на многочисленные допросы.

Они проходили по нелепейшей случайности в здании бывшего Отдела пропаганды ЦК КПСС. Допросы выглядели вначале как свидетельские, но потом я узнал, что уже по моему делу со свидетельскими показаниями прошли многие десятки работников телевидения и радио.

Сначала следовали телезаписи допросов, потом через несколько дней снова вызывали, чтобы я полностью отсмотрел пленку допроса и подписался, что не имею технических претензий. Потом мне давали сокращенный вариант «бумажного» протокола допроса. Всякий раз я убеждался, что там столько вольностей и интерпретаций допущено – ни в какие ворота! Я терпеливо брал чистые листы бумаги и заново переписывал собственные свидетельские показания. Они, естественно, отличались от телевизионных – извращенных показаний.

Несколько месяцев шла такая игра со мной. Я устоял. Поддерживало то, что мне помогали мои товарищи своими рассказами о следственных допросах, где они уже побывали по делу о причастности телевидения и радио к ГКЧП и конкретно – причастности Кравченко.

Неожиданно приятно было обнаружить, что следственную группу возглавляет Борис Тарасов, следователь по особо важным поручениям. Мы с ним были хорошо знакомы раньше, когда он выступил у нас в качестве автора одного из документальных фильмов по громкому уголовному делу. Фильм я тогда отсматривал, делал замечания, и он успешно прошел по телевидению.

Борис Тарасов относился ко мне без внешних подозрений, но допросы были непростыми. Больше всего следователей интересовали сведения об основных деятелях ГКЧП. Естественно, я прекрасно знал каждого и характеризовал вполне объективно! Спрашивали, например, о Геннадии Янаеве: «Верно ли, что любит спиртное?» Я не врал, отвечал, что верно, но отношения у нас с ним были хорошие. Очень высоко отозвался о Пуго, который, на мой взгляд, был честнейшим человеком и настоящим, убежденным коммунистом.

Все эти месяцы я почти не спал – столько роилось всяких мыслей. А главная была: «Как же мы потеряли великую страну?»

Один эпизод из допросов врезался в память на всю жизнь. Я приболел, с высокой температурой побывал в поликлинике. Надавали мне рецептов, но в аптеку не успел, поскольку срочно позвали в прокуратуру. Борис Тарасов объяснил, что это, скорее всего, наша последняя встреча, переносить ее нельзя и я сам пойму почему. Больше часа я маялся в прокуратуре, а потом мы отправились в Лефортово на очную ставку с бывшим заместителем генерального секретаря ЦК КПСС Олегом Шениным.

С депутатским удостоверением я поднялся с Тарасовым на четвертый этаж знаменитого следственного изолятора.

…Открыли дверь в одну из комнат, и я сразу увидел справа за столом Олега Шенина с его адвокатом. Они сидели, а больше в камере не было ни одного стула.

Я протянул руку Шенину, чтобы поздороваться. Но он отвернулся от меня и уставился в «Комсомольскую правду», которая лежала перед ним на столе.

Для меня все было неожиданно, особенно многочисленные вопросы адвоката Шенина о том, как и при каких обстоятельствах я получил рано утром 19 августа 1991 года от Шенина документы, которые были подписаны членами ГКЧП. Я рассказал, как меня ночью привезли в ЦК, где я встретился с Шениным в его кабинете. Мы сидели друг против друга за широким столом, и Шенин отдал мне на ознакомление документы, которые я срочно должен был доставить в Останкино для информационных выпусков на телевидении и радио.

Адвокат как будто дурачился. Он снова и снова спрашивал меня, уверен ли я, что Шенин точно знал, какие документы мне передает, мог ли он видеть через стол содержание текстов, когда я открыл папку с ними. Я возмутился: «Что за вопросы мне задаются? Естественно, Шенин все знал и даже дал инструкцию, как их передавать в эфир».

Но тут прорвало самого Шенина, который обвинил меня, что в статье «Комсомольской правды» я оболгал его. Но статья ведь не моя, а редакционная, и ссылки на меня взяты из интервью, которое я накануне давал газете. Но заголовок и большинство формулировок публикации исходили не от меня.

Более двух часов длились эти перекрестные допросы, где хотели выставить меня виновником. Я вопросы едва успевал записывать на рецептах (другой бумаги мне не дали) и, как мог, отбивался от наседавших на меня Шенина и его адвоката.

Когда все кончилось и я вышел на улицу, то едва стоял на ногах. Меня поддерживал Борис Тарасов. Я поинтересовался у него, почему такие странные вопросы были от обвиняемого. На что он сказал: «Это были очень грамотные люди. Они хотели доказать, что Шенин лишь исполнил роль передаточного механизма при вручении вам документов. Он мог и не знать их содержания. Вот такая линия поведения у них. Кроме того, надо иметь в виду, что Олег Шенин уже был ранее судим. Он прекрасно знает все юридические тонкости».

Так я нечаянно узнал, что еще в прошлом будущий лидер КПСС отсидел несколько лет за какие-то махинации на стройках в Сибири.

Через день Тарасов снова позвал меня. Но это был уже не допрос. Он сказал, что я хорошо держался, и поинтересовался: «Почему ни разу не позвонил в вашу защиту Горбачев? Одного звонка было достаточно, чтобы к вам никто не приставал…»

В ответ я только развел руками. Мы потом вместе шли до метро. Он ясно дал понять, что следствие по моему делу прекращается, никаких провинностей не замечено.

– Другое дело, если бы победил ГКЧП, а вы не дали этих документов в эфир, тогда уже действительно на законных основаниях вас бы посадили. Потому что в Законе о СМИ сказано, что официальные документы, подписанные высшими руководителями страны, передавать по телевидению и радио следует без каких-либо правок.

Вот такой поворот событий! Значит, мне вообще напрасно «шили дело». Ведь под документами действительно стояли подписи всех высших государственных деятелей, кроме Горбачева.

Но все эти допросы дорого обошлись мне. Несколько месяцев я пролежал в больнице, продолжая мучиться бессонницей и нервными стрессами.

А в России жизнь накалялась. Еще обнаружилась куча предателей и политических негодяев. Один из них – Вадим Бакатин, назначенный Горбачевым на пост руководителя КГБ. Он однажды собрал пресс-конференцию и продемонстрировал на весь мир наши закладные подслушивающие устройства в новом здании американского посольства. Бакатин крутил перед собой разные детали, мини-микрофоны и т. д. Не сказал одного: все здание американского посольства в Москве, нашпигованное жучками в строительных конструкциях, представляло собой единый комплекс – гигантский передающий и принимающий экран. По подсчетам специалистов, это ноу-хау оценивалось в миллиард долларов. А Бакатин лишь ухмылялся перед телезрителями. Как будто не понимал, что иностранные спецслужбы начнут поиск в странах, где мы заказали строительные материалы и конструкции для посольства США, непосредственных изготовителей, а через них выявят сотни наших агентов. Их Бакатин сдал таким почти невинным образом.