Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

— Я болен, Женя, серьезно болен. Два последних года, что я не видел Илью, не прошли бесследно. Я многое переосмыслил в себе и в своей жизни, я постарался быть честен, а это, девочка, дорогого стоит для такого закостенелого эгоиста, как я. И не смотри на меня так жалостливо. Если бы ты знала, насколько я виноват, ты бы не была столь снисходительна к старику, привыкшему использовать людей по собственному плану и усмотрению. Возможно, сегодня моя последняя возможность побыть с сыном, если и не наедине, то рядом, и вымолить прощение. Ты меня осудишь за мое желание?

— Нет, — качаю я головой. Удивляюсь потрясенно. — Разве я вправе? — Действительно, разве я вправе осудить человека, о котором совершенно ничего не знаю? — Я ничего не знаю о вас, Роман Сергеевич, мой отец был простым человеком, мне сложно принять стратегию эгоиста в отношении к близкому человеку, да и вообще к людям. Но понять его раскаяние я, наверно, способна. Если Яков тоже увидел его в вас, то понятно, почему он вздумал привезти меня сюда, рассчитывая на визит Ильи.

— Не заблуждайся, Женя, — вскидывает руку мужчина. — Ты видишь краски там, где давно все серо и уныло. Видит Бог, мне, как отцу, хотелось бы думать, что это так. Но нет. Мой старший сын слаб и безволен, и не способен закрепиться в этом мире, какой бы крепкий фундамент я старательно не возвел под ним. И в этом тоже огромная доля моей вины. Яков тоже эгоист, да. Но, в отличие от меня, эгоист трусливый. Он просто боится остаться один на один со всем нажитым мной многотонным дерьмом. Его раздавит под ним как щепку — мир бизнеса и больших денег не знает жалости к слабой руке, он это понимает, так что сочувствием здесь и не пахнет. Обыкновенный человеческий расчет.

Женя, поверь, за сегодняшнюю глупую инициативу Яков будет наказан, я обещаю. Это совершенно неприемлемо, в каких бы то ни было оправданных целях воспользоваться слабостью и привязанностью другого человека. Я уже пообещал это Илье и хочу, чтобы ты знала.

— Не надо, — почему-то прошу я, вспоминая жалкий вид Якова, смеющегося у ног отца. — Выдумать аварию, конечно, было жестоко, но, слава Богу, с Ильей все обошлось. И потом, Роман Сергеевич, вы неправильно все поняли, — решаюсь вдруг открыть мужчине правду на наши отношения с парнем, желая, чтобы он не питал на мой счет напрасных надежд. — Я и Илья, мы с вашим сыном совсем не…

— Воробышек? Все хорошо?

Люков останавливает коня в двух шагах от ограды. Опустив повод на колени, оглаживает ладонью шелковую гриву и вглядывается в нас со всей серьезностью.

— Мне не нравится, что ты стоишь возле нее. Отойди, — внезапно говорит отцу.

Говорит так просто, словно нашкодившему мальчишке — требовательно, с легко читаемым в тоне предупреждением, и мужчина безропотно отступает. Отходит на пять-шесть шагов и останавливается, возвращая на сына взгляд. Ввергая своей послушностью мою душу в ужасное смятение и море жалости и сожаления к нему.

Это сказано грубо. Очень. Господи, на улице зима, а я пылаю от стыда и возмущения как факел с неиссякаемым запасом смолы.

— Люков, ты с ума сошел? — прыгаю на нижнюю перекладину ограды и наклоняюсь к парню. Шиплю как можно тише, но оттого не менее сердито. — Что на тебя нашло? — хлопаю ладонью по виску, хмуря брови на всадника, медленно разворачивающего коня. — Тоже мне, нашел монаршую особу голубых кровей! Что со мной может случиться, если твой отец просто постоит рядом? Я не из теста сделана. Нет, я, конечно, догадывалась, что ты грубиян, но не настолько же… О-ой! Илья! Прекрати! Ты что делаешь?!

Сильные руки находят мои подмышки и легко вздергивают тело вверх. Не успев выдохнуть, я перелетаю через ограду и оказываюсь на коленях парня. Так высоко, что тут же зажмуриваю глаза, не оставив себе для осмотра даже узенькой щелочки. Вот уж не подумала бы, что сидеть на коне — так страшно! Весь поток возмущения тут же перехватывает стиснувший горло ужас.

— Хотела посмотреть на меня, Воробышек? — невозмутимо отвечает Люков куда-то в макушку. — Теперь не ворчи.

Конь недовольно фыркает и нервно переступает под нами с ноги на ногу, заставляя меня вцепиться в пойманную руку парня, а другой в его твердое бедро, ожидая самого страшного — неминуемого полета к земле, но Люков тут же нажимом коленей легко успокаивает животное. Берет мою ногу за лодыжку, сгибает и ловко перебрасывает через шею лошади. Обхватив рукой под грудью, теснее прижимает к себе, усаживая в узком седле, и сразу понукает вороного к шагу.

Мы обходим целый круг — медленно и осторожно. Илья умело приноравливает мое тело к движению и, послушная его руке, я понимаю, что окажись на чудном Валдае одна, точно свалилась бы набок — настолько непросто оказывается удержаться в седле молодого сильного жеребца.

— Ну, открыла глаза, птичка? — с непрозвучавшей усмешкой спрашивает парень, и я, переведя дух, чирикаю что-то похожее на «Да».

— Трусиха, — слышу от него и соглашаюсь.

— Выходит так.

— Еще круг?

— Давай!

Люков не смеется, хотя я почти жду насмешки от него. Должно быть, я кажусь ему кисельной неумехой. Он только крепче обхватывает меня и меняет форму проезда с нуля на восьмерку. Подъехав к воротам крытого паддока, правит в него коня и наконец ссаживает меня в руки подоспевшего конюха.

— Ух! Это было здорово! — эмоции переполняют меня, едва мои ноги касаются песка, оттеснив за невидимый горизонт и страх и сердитость, и неясное волнение от нашей близости. — Спасибо, Илья! Я бы сама никогда не решилась вот так запросто прокатиться! — честно признаюсь, и парень вполне серьезно отвечает, как будто чувствует все мои внутренние переживания:

— Я знаю, Воробышек. Отведи ее, — коротко кивает парнишке-конюху в сторону широкой трехъярусной деревянной трибуны, расположенной в торце манежа и, убедившись, что мы забрались с ним на самый верх, разворачивает Валдая к установленным по всему периметру поля барьерам.

— Петр! — важно представляется паренек, усаживаясь рядом со мной на узкий дощаной помост, протягивает в приветствии руку. — Можно просто Петя.

— Евгения, — так же важно отвечаю я на пожатие. — Можно просто Женя.

— Приятно. А это, значит, младший сын хозяина? — спрашивает Петр, скосив смышленый глаз.

— Похоже, что да.

— Ясно. Тот, что Илья, — со знанием дела кивает новый знакомый. — Слышал о нем от ребят, но вот вижу впервые. Старший к нам нос не сует, его все больше тачки и девочки интересуют, а младший, рассказывали, отличный наездник. Но я недавно конюхом работаю, четвертый месяц только, так что еще не со всеми знаком.

— Надо же, — задумчиво удивляюсь я, провожая взглядом светловолосого всадника в черном, пустившего коня легкой рысью. — Знаешь, Петь, а я вот хоть и знаю Илью, даже бы и не подумала, что нынешние ребята отличаются подобным умением обходиться с лошадьми. Это удивительно!

— Да, он ничего, — соглашается со мной конюх. — Высоковат для соревнований, но держится уверенно. Да и Валдай послушен ему, даже странно.