Последние узы смерти - Брайан Стейвли

ни серебра, ни причудливых витых ручек, ничего яркого и блестящего, привлекающего взор. Но, подвинув его к свету, Адер увидела, что Нира права. Поверхность, показавшаяся сперва просто черной, состояла из множества слоев и тонов, то чернильно-прозрачных, то дымчатых, то скользких, как грудной плавник щуки, то поблескивающих черненым серебром. Издалека все это сливалось в сплошную темноту, а поверти шкатулку в луче, и в крышке всплывали прекрасные и сложные тени. Адер чудилось, что она различает раскрытую ладонь, солнце в почти полном затмении, обнявшуюся в танце пару, но при попытке всмотреться очертания менялись, как струи быстрой реки, и пропадали.

– Неприметной ее не назовешь, – заметила Адер.

Нира пожала плечами:

– Ил Торнья хотел уберечь содержимое, а я не собиралась всю дорогу от Эргада тащить на себе железный сундук.

Адер взвесила шкатулку на руке и поставила обратно на стол.

– Как она открывается?

Старуха коснулась крышки кончиком пальца, сосредоточенно свела брови и проделала ряд быстрых четких движений. Крышка щелкнула и отскочила.

– Кеннинг? – спросила Адер, невольно попятившись.

Нира подмигнула ей:

– Кшештрим, хоть и злобные ублюдки, не брезговали дарами личей, не в пример нам.

Адер задумчиво кивнула. Об этом она читала. После войны, когда люди ровняли с землей города кшештрим, им попадались тысячи изделий: клинков и шкатулок, статуй и обелисков не вполне… естественного происхождения. Они уничтожали эти находки – те, которые удавалось уничтожить. Немногочисленные историки, осмелившиеся затрагивать эту тему, прослеживали человеческую ненависть к личам от тех первых очищений.

Она отбросила эту мысль. Ее интересовало не происхождение шкатулки, а ее содержимое. Адер одним пальцем подцепила крышку, приподняла и обомлела.

В черном бархате в крошечных гнездах лежали полтора или два десятка флаконов с вырезанными на стекле названиями. Она узнавала не более половины: сладкорог, сумрак, итириол… Но и этого хватило, чтобы угадать содержимое остальных. Яда, присланного ил Торньей, хватило бы отравить весь совет, убить всех обитателей Рассветного дворца.

– И это… это у него так и лежало? – спросила Адер.

– Я больше тысячи лет прожила, – ответила Нира, – а рядом с этим ублюдком, считай, дитя. У него, может статься, горы такого дерьма по всему свету, тайные клады под Ромсдальскими горами или потаенки на неведомом острове в Разбитой бухте.

И снова безнадежность противостояния захлестнула Адер, поволокла ее, как волна зимнего моря. Только подумать, что когда-то она замышляла идти на него войной… Он на годы вперед предугадал все ее планы, смешные и глупые. Мыслимо ли вырвать Аннур из рук, державших его веками?

– Посмотреть на тебя, ты подумываешь, не хлебнуть ли самой из этих склянок, – разорвал ее размышления суровый голос Ниры.

Подняв голову, Адер встретила ее взгляд и увидела в морщинистом лице опасения или заботу.

– До сих пор он опережал нас на каждом шагу.

– Но пока что не победил, – сказала Нира.

– Ты уверена? Мы не знаем, чего он добивается на самом деле.

– Если послушать твоего брата – смерти Мешкента.

– Я не верю Кадену, – скривилась Адер. – И уж точно не верю кшештрим, которого он держит при себе.

– Чего бы ил Торнья ни добивался, ясно, что пока не добился, – отрезала Нира.

– Ясно? – подняла бровь Адер.

– Бык, получив свое от коровы, обычно больше не дергается. Опустошив мошну, уходит пастись или спит.

– Ил Торнья – не бык.

– Мужчины… – передернула плечами старуха. – Быки… Кшештрим… Главное, если бы ил Торнья победил, он кончил бы войну.

Адер обратила взгляд на север, к Эргаду, туда, где ил Торнья сдерживал напор ургулов. Плохо дело, если надежду ищешь в продолжении войны. То, что ил Торнья еще чего-то хочет, – сомнительное утешение, но другого у нее не было. Она повернулась к шкатулке.

– Это что? – спросила она, указывая на полдюжины металлических трубочек, уложенных в бархат напротив флаконов.

– Бомбы, – ответила Нира.

Адер отдернула руку:

– Бомбы?

– Изделие кеттрал. «Звездочки», «кроты», «фитили». По два в каждом.

– И что, о, Интарра, мне делать с кеттральскими бомбами? – выдохнула Адер, не отрывая глаз от взрывчатки.

– Я бы сказала, что-нибудь взрывать, но на меня не ссылайся. Пророчица у нас ты.

– Они безопасны? – спросила Адер, разглядывая тонкие трубочки.

– Я их сюда довезла и жива осталась. – Старуха ткнула пальцем себе в грудь. – Две руки. Две сиськи, обвислые, но еще держатся. Две ноги.

Нира снова пожала плечами.

– Начинаю понимать, почему он не хотел, чтобы кто-то сюда заглядывал, – тихо присвистнула Адер.

Нира покивала:

– Вопрос в том, как нам это применить, – она ткнула пальцем сначала в шкатулку, затем в Копье, – к той сучке, что сидит там.

– Да, – неуверенно согласилась Адер, – тут поломаешь голову.

Она теперь разглядывала башню, дивясь дерзкому замыслу ил Торньи.

– Такого, знаешь ли, еще не бывало. Никто не проникал во дворцовые темницы.

– Давай не будем называть это темницей, – поморщилась старуха. – Темница, она под землей.

– А эта нет, – задумчиво покачала головой Адер. – Туда и раньше пытались пробраться, иногда с боем от самого основания башни. Тощий Том достиг тридцатого этажа, а там его порубила охрана. Выше его не поднялся никто.

– Ну, мы будем малость покруче Тощего Тома, кто бы этот хрен ни был.

– Мятежник, – рассеянно пояснила Адер. – Он жил двести лет назад. Крестьянин.

– Потому и тощий. Но ты-то принцесса, пророчица. Спорим, тебе попроще какого-то крестьянина пробиться в охраняемую башню.

– Дело не в башне. – Адер прищурилась.

Стекло стен обычно отражало солнце, небо, медные и черепичные крыши Аннура. Но если они сверкали не слишком ярко и если взглянуть под нужным углом, иногда удавалось рассмотреть кое-что внутри. С балкона Журавля Адер с трудом, но различала перелом в том месте, где человеческие постройки уступали место огромному столбу пустоты.

– Войти и подняться до отцовского кабинета я могла бы хоть сейчас, как миллион раз поднималась в детстве. Вопрос в том, что дальше, что – выше.

– Как я понимаю, дальше встречают не так радушно?

Адер кивнула:

– Стража стоит там, где начинается лестница от тридцатого этажа, и еще пост на тысячу шагов оттуда, на тюремном уровне.

– В мое время, – заметила Нира, – стража живо убиралась с дороги, когда в дверь стучалась императрица. Величественно прищелкнуть пальчиками, притопнуть святым каблучком, и все перед тобой на брюхе.

– Не пройдет, – поморщилась Адер. – Тристе охраняют, как никого во всем Аннуре. Я могла бы подобраться так близко, чтобы ее убить, но об этом будет знать весь дворец, поцелуй его Кент.

– Пусть себе знает, – пожала плечами Нира.

– Нет, – возразила Адер. – Совет и без того меня ненавидит. Они ухватятся за любой повод разорвать договор. Если я открыто войду и убью девушку,