Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— К чему такая бесцеремонность? — возмутился Куропёлкин. — Человек отдыхает, а вы…

— Вы ошибаетесь, Евгений Макарович, мы старались быть деликатными. Но отдых ваш пришло время прервать.

— Вы кто? — спросил Куропёлкин.

— Мы те, кто должен показать вам дорогу в лабораторию. Я — Николай. Он — Василий.

— Пока не добудете Баборыбу — никаких лабораторий! — заявил Куропёлкин.

— Не слышали о баборыбе, — сказал Николай. — Нам лишь поручено довести вас до лаборатории. И всё. Один вы не найдёте туда дорогу.

И было Куропёлкину понятно, что они от него не отстанут.

— Ну, ладно, — сказал Куропёлкин, — надо привести себя в порядок.

— Приводите, — согласился Николай. — Ну вот. Теперь мы спустимся в подвал.

— В бункер, к сундуку, — сказал Куропёлкин.

Николай взглянул на него. Но слов не произнёс.

Спустились.

«Сейчас шарахнут чем-нибудь по башке, откинут крышку сундука и сбросят в колодец, какого якобы нет…» — подумал Куропёлкин.

— Не нервничайте, Евгений Макарович, — сказал Николай, — мы отвечаем за вашу безопасность. Вы нужны науке целым и здоровым.

В бункере крышку сундука откидывать не стали, а провели Куропёлкина сквозь стену. Или стены.

И стали показывать дорогу.

Можно было сравнить путешествие Куропёлкина с хождением москвича, выбравшегося из вагона аварийной подземной электрички и поспешавшего к спасительно-спокойному месту в пространстве. Были и отличия. Под ногами Куропёлкина не имелись шпалы и рельсы, не обгоняли его истерично орущие в панике люди, а Куропёлкину не было нужды поспешать, выхода на поверхность Земли, видимо, не предполагалось. И люди в темно-синих пилотках сопровождали его спокойные. Николай и Василий. То ли конвоиры, то ли санитары.

Поначалу Куропёлкин полагал, что при его проходе в Лабораторию создадутся картины, знакомые ему по фильмам об учёных, в частности и отечественным. Покатятся какие-то вагонетки или электрокары с установками-роботами, откуда-то примутся выбегать люди в стерильных халатах с криками: «Термояд! Нет, не термояд! А я говорю, термояд!» Ну, и прочее.

Ничего похожего не наблюдалось.

Скучно было Куропёлкину.

«А не ведут ли меня к профессору Бавыкину?» — мелькнула мысль.

— Что-то далеко шляться приходится, — высказался Куропёлкин.

— Увы, всё из-за юридических утрясок, — как будто бы согласился с его досадой Николай. — Впрочем, вот мы и пришли.

Нет, привели Куропёлкина вовсе не к профессору Бавыкину.

А жаль.

Белая дверь с табличкой «Лаборатория» висела (или стояла?) в воздухе, и когда сопровождающий Василий просительно постучал по ней, она дёрнулась, повалилась набок и исчезла, а второй сопровождающий, Николай, жестом пригласил Куропёлкина в Лабораторию.

— Всё. Наша миссия закончена. Заходите.

И Куропёлкин зашёл в зубной кабинет.

Легко себе представить, какие ощущения может испытать даже отважный и умеющий переносить боли человек, если его, ни с того ни с сего и не предупредив, возьмут и втолкнут (Куропёлкина, впрочем, никто и не вталкивал) в зубной кабинет.

Но очень скоро Куропёлкин понял, что он обманулся и попал вовсе не к стоматологу. Хотя дядя в белом халате вполне мог сойти и за стоматолога. Померещились Куропёлкину и орудия пыток — бормашины тридцатилетней давности, клещи, никелированные крюки, ванночки для сплёвывания слюны с кровью. Они будто бы были в момент прихода, а сейчас исчезли.

Дело было сделано. Кем-то. Эффект произведён. В лечебных заведениях Куропёлкин чувствовал себя беззащитным и готов был подчиняться любому требованию медицины.

И теперь он заробел.

— Добрый день, Евгений Макарович, — сказал лжестоматолог, — зовут меня Александр Семёнович. Ну что ж, начнём…

— Чего начнём? — хмуро спросил Куропёлкин.

— Ну, если не начнём, то продолжим, — сказал Александр Семёнович.

Сейчас же под его нижней губой появилась рыжеватая бородка клинышком, и Куропёлкин обеспокоился: не станет ли лабораторный человек называть его «батенька»?

— Чего продолжим? — теперь уже грубияном поинтересовался Куропёлкин. — Вы, кстати, доктор?

— Доктор, доктор! — успокоил его Александр Семёнович.

— Вам бы надеть пенсне, и вы бы стали похожи на меньшевика, — сказал Куропёлкин.

— На кого?

— На меньшевика. Были такие люди. В революционных фильмах они спорили с большевиками, а те их потом ставили к стенке.

— Спасибо за изящное сравнение, — сказал Александр Семенович. — А продолжим мы исследование вашего организма.

— Я не давал согласия ни на какие исследования! — возмутился Куропёлкин.

— Вы, конечно, Евгений Макарович, достояние республики, — сказал доктор, — но вы и обыкновенная человеческая особь…

— Что значит «достояние республики»? — удивился Куропёлкин. — С чего вы взяли?

— Так мне объявили, — обиженно сказал Александр Семёнович. — Чем вызвана эта оценка, не знаю. Но для меня вы простой гражданин, и вы обязаны подчиниться общественному правилу, то есть пройти диспансеризацию. Проводят её по месту жительства, и потому с разрешения Нины Аркадьевны Звонковой мы явились сюда. Тем более что в последний раз вы проходили диспансеризацию четыре года назад.

— Она, то есть госпожа Звонкова, в курсе дела? — спросил Куропёлкин.

— Конечно, конечно, — заверил Александр Семёнович. — И никаких предварительных условий выслушивать мы не обязаны. Диспансеризация есть диспансеризация.

Куропёлкин скис. Слова о Баборыбе проглотил.

— Раз надо, — сказал он, — то — что же…

И началось.

И покатилось.

Куропёлкину сразу стало понятно, что он втянут в нечто более существенное, нежели диспансеризация, и тяжкопереносимое. Он не знал, как отбирали людей в космонавты, но иные процедуры, им нынче испытанные, возможно, использовались при тех отборах.

Однако слова «Пробиватель», «достояние республики» взбудоражили его, вполне возможно ложно-преувеличенными оценками случившегося с ним. А явное посягательство Трескучего-Морозова и наверняка госпожи Звонковой на суверенитет и на самодержавие его личности, да ещё и с несоблюдением финансовых обязательств, тем более так взволновало его, что Куропёлкин решил не протестовать, а с терпением выдержать так называемую диспансеризацию.