Мой враг - королева - Виктория Холт

Я напомнила ему, что во мне очень мало похожего на ягненка, однако он сказал, что пусть так думает весь остальной мир.

Когда мы были вместе, мы называли друг друга и королеву этими именами и, таким образом, королева всегда была в мыслях с нами.

Наш маленький сын был радостью для нас обоих, и я начинала находить удовлетворенность и счастье в семье не только оттого, что я была преданна ей, но и оттого, что у королевы было все, кроме семьи.

Несмотря на все это, в доме поселилась печаль, которая была вызвана судьбой Пенелопы. Некоторое время она бушевала и в открытую провозглашала несогласие выходить замуж за лорда Рича. Лорд Хантингдон, несомненно, добился бы ее повиновения, однако я не допустила этого. Пенелопа очень напоминала меня: она была красива и своевольна; в любом случае насильное подчинение означало бы, что она замкнется и начнет сопротивляться еще более.

Я уговаривала ее: приводила доводы, объясняла, что этот брак – наилучший вариант из возможных. Семья находилась в опале, в особенности я, и моя дочь никогда не будет принята при дворе, но как только она станет леди Рич и женой такого человека, отношение к ней сразу же изменится. Она могла утверждать, что предпочтет жизнь в деревне браку с нелюбимым человеком, однако я полагала, что как только ей наскучит наша замкнутая жизнь, она изменит свое мнение.

– Не могу сказать, чтобы я была очень влюблена в вашего отца, когда выходила за него замуж, – призналась я, – но брак этот не был неудачным и у меня есть дети от него.

– Но ты была в дружеских отношениях с Робертом во время своего замужества, – напомнила мне она.

– В том, чтобы иметь друзей, нет преступления, – парировала я.

Это заставило ее задуматься, и, когда в очередной раз лорд Хантингдон весьма сурово стал ее урезонивать, она согласилась.

Пенелопа вышла замуж за лорда Рича – бедное дитя, и при ней прямо говорилось, что она должна быть очень счастлива этим, поскольку ее мать в опале у королевы, а на отчима та все еще дуется, и он никогда уже, как предполагали многие, не будет пользоваться прежним расположением королевы.

В то время я думала, что королева остынет и простит меня, поскольку она так и поступила в отношении Роберта. По прошествии нескольких месяцев опалы он стал постепенно налаживать отношения с королевой. Ее любовь к нему всегда меня изумляла. Думаю, она всегда питала романтические иллюзии относительно него и жила в своих мечтах, так что, когда она глядела на него, она видела все того же красивого юношу, с которым пребывала в Тауэре в бурные дни своей молодости. Она не видела в нем стареющего пополневшего мужчину со все более красным и грубым лицом, с побелевшими волосами.

Одной из величайших добродетелей Елизаветы была ее преданность старым друзьям. Она никогда не забывала жертвы Мэри Сидни, и как только она видела ее изуродованное оспой лицо, жалость и благодарность захлестывали ее. Она устроила брак молодой Мэри с Генри Гербертом, графом Пемброком, и, хотя он был на двадцать семь лет старше своей невесты, брак этот считался очень достойным и удачным.

Для Роберта же всегда находилось место в ее сердце. Если и выпадали дни, когда он был в немилости, то всегда они чередовались с днями, когда он восстанавливал свои позиции. «Правда заключалась в том, что она любила Роберта и всегда будет любить», – думала я. Поэтому было неудивительно, что спустя полгода он вновь был фаворитом.

Увы, это не относилось ко мне. Я слышала о том, что одно мое имя вызывало гневный румянец на ее лице, и она осыпала ругательствами меня – Волчицу.

Тщеславнейшая женщина не могла простить мне того, что я была более красива и физически привлекательна и к тому же вышла замуж за мужчину, которого она мечтала оставить для себя. Иногда она вспыхивала гневом и против него – в основном из-за того, что он предпочел меня, но он уже не волновался: он знал, что если ее любовь пережила его измену, то она вынесет все.

Трудно передать суть шарма, которым обладал Роберт. Это был магнетизм, и магнетизм этот не уменьшался с возрастом. Никто не знал наверняка, как он поведет себя: он был загадкой. Его манеры были мягки и куртуазны, он был милостив к прислуге, к тем, кто был ниже него рангом, и все же, начиная со смерти Эми Робсарт, он приобрел зловещую репутацию. В нем чувствовалась сила и, может быть, это и было сутью его привлекательности.

Его обожали в семье, и не только в его собственной. Как только мои дети узнали своего отчима получше, они всецело приняли его. Они общались с ним охотнее, чем когда-либо с Уолтером.

Меня изумляло, что он, такой амбициозный и не упускающий ни в чем своей выгоды, всегда находил время для семьи.

В этот период Пенелопа была очень несчастна. Она часто посещала нас во дворце Лейстера и сполна доверяла мне свои горести. Лорд Рич был груб и чувственней, а она так и не смогла полюбить его. Она была несчастна и стремилась вернуться домой.

Она говорила о своих несчастьях даже с Робертом, который был добр и внимателен. Он сказал ей, что как бы там ни было, она может считать его дом своим, и предложил, чтобы в доме была ее собственная комната, отделанная по ее вкусу, которая вскоре стала известна как Кабинет леди Рич. Когда Пенелопа нуждалась в убежище, она могла оставаться там.

Она слегка успокоилась, выбирая обивку, продумывая меблировку вместе с Робертом, и я была очень благодарна Роберту за то, что он стал истинным отцом моей несчастной дочери.

Дороти тоже любила Роберта. Она наблюдала за судьбой сестры и сказала ему, что с нею такое не случится. Она собиралась выбрать мужа по своему вкусу.

Он ответил ей:

– Я помогу тебе в этом, и мы устроим великолепную свадьбу, но только с твоего одобрения.

Уолтер был почти влюблен в Роберта, и именно Роберт решил отдать мальчика, когда тот подрастет, в Оксфорд.

Был один член семьи, которого не было с нами и по которому я очень скучала. Это был мой любимец – Роберт Деверо, граф Эссекс. Как бы я желала, чтобы он был вместе с нами и как кляла обычай забирать сыновей из родительского дома, в особенности старших, унаследовавших титулы своих отцов. Мне было трудно думать о нем как о графе Эссексе, он всегда оставался для меня моим маленьким Робом.

Мне было ясно, что другой Роберт, мой муж, будет особенно любить его, но, увы, мальчик был в Кембридже, где он должен был получить степень магистра. Время от времени я получала от него хорошие вести.

Что касается самого маленького Роберта, то Лейстер был без ума от него и строил планы относительно его будущего. Я в шутку говорила, что будет затруднительно найти для него место при дворе, поскольку его отец ничто не находил достойным сына.

– Невестой ему будет не иначе как принцесса, – говорила я.

– Нужно будет подыскать принцессу, – отвечал Роберт, и я не поняла, шутит ли он или говорит всерьез.

Лейстер был так же любим моей семьей, как и своими братьями и сестрами. Мне было уютно и хорошо в атмосфере любви, в особенности, принимая во внимание мою опалу у королевы. Поскольку я не посещала двор, хотя сам Роберт уже восстановил свои позиции, вся семья собиралась вокруг меня, и частенько заезжал Филип Сидни. Он гулял по саду в сопровождении Пенелопы, и мне пришло в голову, что в их отношениях произошел перелом. Когда-то они были помолвлены, но он так и не сделал предложения, и я уже начинала думать, что то была моя ошибка попытаться сделать из них брачную пару, когда ему было только за двадцать, а ей – четырнадцать. Теперь она предстала перед ним уже как замужняя женщина, причем с несчастливой жизнью в браке, и это могло привлечь человека его натуры. Ее неприязнь к мужу перерастала в ненависть, и она с удовольствием общалась с элегантным, умным, красивым молодым человеком, за которого когда-то желала выйти замуж.