Девушка и ночь - Гийом Мюссо

– Нет! Винка тоже хотела!

– В таких-то обстоятельствах? Сомневаюсь.

Алексис Девилль вскипела:

– Не вам нас судить. Сегодня женским парам дозволено иметь детей, это разрешено и даже приветствуется. Умонастроения изменились, как и законы, да и наука ушла вперед. А тогда, в начале 90-х, все это было запрещено и решительно отвергалось.

– У вас же были деньги, вы могли поступить как-нибудь по-другому.

Она возразила:

– А вот и нет, у меня ничего не было! Настоящие сторонники прогресса совсем не то, что думают некоторые. Так называемая терпимость Девиллей из Калифорнии всего лишь ширма. Моя родня сплошь трусливые и жестокие лицемеры. Они осуждали мой образ жизни и мою сексуальную ориентацию. В свое время они даже на несколько лет лишили меня куска хлеба. А с помощью вашего отца мы одним ударом убивали двух зайцев: получали ребенка и деньги.

Наша беседа не продвинулась вперед ни на йоту. Каждый из нас топтался на месте – быть может, потому, что мы тщетно пытались установить виновного. А может, потому, что мы оба были виновны и вместе с тем безвинны, как жертвы и палачи. Или, может, потому, что единственная правда, которую следовало признать, заключалась в следующем: в 1992 году в лицее Сент-Экзюпери, при технопарке «София-Антиполис», училась очаровательная девушка, сводившая с ума всякого, кого она впускала в свою жизнь. Потому что, когда вы были с ней, у вас возникала безумная мысль, что она всем своим существованием отвечала на вопрос, который мы все себе задаем: как пережить ночь?

3

В воздухе повисла опасная напряженность. Между тем три пса, видя, что я повержен, прижали меня к стене. Я чувствовал неминуемую угрозу и слышал, как бьется мое сердце; я чувствовал, как пропитавшаяся потом рубашка прилипает к моему телу и как неотвратимо приближается смерть. Одним жестом, одним словом Девилль могла покончить со мной. И теперь, когда мое расследование подошло к концу, я понимал – придется выбирать одно из двух: убить или быть убитым. Совладав со страхом, я продолжал:

– Вы могли бы попробовать усыновить или самой выносить ребенка.

Одержимая необоримым, пагубным чувством фанатизма, она подошла ко мне совсем близко и угрожающе поднесла указательный палец к моему лицу.

– Нет! Я хотела ребенка от Винки. Чтобы ему передались ее гены, ее совершенство, ее грациозность, ее красота. Чтобы он стал продолжением нашей любви.

– Я знаю про рецепты на снотворное, которым вы ее снабжали не без помощи доктора Рубенса. Странная какая-то у вас была любовь, вы не находите? Чтобы подпитывать ее, одной из вас приходилось пичкать другую наркотиками.

– Ах ты, мерзкий…

Девилль никак не могла подобрать нужного слова. Она сама уже с трудом сдерживала своих злобных псов. Я почувствовал, как мою грудь будто сжало тисками и как в сердце что-то кольнуло, а потом у меня закружилась голова. Силясь справиться с головокружением, я продолжал свое:

– Знаете, что Винка сказала мне напоследок, перед тем как умерла: «Это все Алексис… меня заставили. Я не хотела с ним спать». Целых двадцать пять лет я ошибался, неверно истолковав смысл ее слов, и это стоило жизни человеку. Но теперь я точно знаю, что они означали: «Алексис Девилль заставила меня спать с твоим отцом, а я не хотела». – Я задыхался. Меня била дрожь. Избавиться от этого кошмара можно было лишь одним способом – раздвоиться. – Как видите, Винка умерла, прекрасно сознавая, что вы – сущая мразь. И построй вы хоть тысячу садов ангелов, потерянного не вернешь.

Опьяненная яростью, Алексис Девилль скомандовала «фас».

Первым на меня набросился американский стаффордширский терьер. Ударной мощью собаки меня отбросило назад. Падая на пол, я ударился головой о стену, а потом о выступающий угол металлического стула. Вслед за тем я почувствовал, как собака впилась мне в шею, пытаясь вонзить клыки в сонную артерию. Я старался отпихнуть от себя пса, но все без толку.

Грянули три выстрела. Первый уложил собаку, терзавшую мой затылок, и спугнул обоих ее сородичей, заставив их пуститься наутек. Два следующих выстрела прогремели, пока я все еще лежал на полу. Едва успев опомниться, я увидел, как Алексис Девилль качнулась и ее, истекающую кровью, отбросило к камину. Я повернул голову в сторону остекленного проема. И разглядел на его фоне силуэт Ришара.

– Все в порядке, Тома, – заверил он меня ободряющим тоном.

Точно так же он говорил, когда мне, шестилетнему малышу, снились по ночам страшные сны. Рука его не дрожала. Он твердо сжимал деревянную рукоятку «смит-вессона», когда-то принадлежавшего Франсису Бьянкардини.

Отец помог мне встать, поглядывая в оба, чтобы нас не застали врасплох церберы, если им вдруг взбредет вернуться. Когда он положил руку мне на плечо, я вдруг снова почувствовал себя шестилетним мальчонкой. И подумал об уходящей натуре, воплотившейся в мужчинах прежнего поколения, таких как Франсис с Ришаром. Мужчин ершистых, угловатых, со своей, устаревшей системой ценностей. Мужчин, на которых всем наплевать, потому как их мужественность теперь считается постыдной и первобытной. Тех самых мужчин, с которыми мне дважды посчастливилось встретиться на жизненном пути. Потому что они не побоялись запачкать руки ради того, чтобы спасти мне жизнь.

Опустив их на самое дно огромной ванны с кровью.

Дни, воспоследовавшие за смертью Алексис Девилль и арестом моего отца, стали самыми странными в моей жизни. Каждое утро я уверял себя, что полиция вот-вот снова возобновит расследование по делу об исчезновении Винки и Клемана. Но мой отец, даже сидя в одиночной камере, мастерски отвел от меня опасность. Он утверждал, что несколько месяцев состоял в любовных отношениях с Алексис Девилль. Его жена, объяснил он, узнала про их связь и, прихватив ружье, отправилась посмотреть на его любовницу. Почувствовав опасность, Алексис стала защищаться и убила мою мать, а потом ее саму застрелил мой отец. Его показания ни у кого не вызывали сомнений. Он ясно и правдоподобно объяснял мотивы, двигавшие всеми главными действующими лицами. Первая его заслуга заключалась в том, что эти убийства он отнес к сфере «страсти». Адвокат отца уже заранее потирал руки, радуясь благоприятному исходу дела. Жестокость, с какой Алексис Девилль расправилась с моей матерью, а также события из ее прошлой жизни, включая пребывание в психиатрических больницах и эту историю с собаками, которые едва не разорвали меня, собственно, и толкнули моего отца на праведную месть, что, однако, никоим образом его не оправдывало, хотя позволило назначить ему легкую меру наказания. Но главное преимущество версии с преступлением страсти состояло в том, что она никак не была связана с делом Винки и Клемана.

Впрочем, подобное стечение обстоятельств представлялось мне слишком удачным, чтобы быть правдой.

* * *