Дом с золотой дверью - Элоди Харпер

Уже поздней ночью, когда голос Амары становится хриплым, Плиний наконец разрешает ей остановиться.

— Что ты об этом думаешь? — спрашивает он ее.

Прошло несколько часов с тех пор, как Амаре еще удавалось концентрироваться на содержании текста.

— Раньше мне не доводилось слышать подобных идей. Что мы состоим из невидимых атомов, что даже душа внутри нас материальна и ее нельзя уничтожить.

— И ты готова в это поверить?

— Не знаю, — честно отвечает она.

— Это чушь. Идея о том, что смерть ведет к следующей жизни, — это не более чем детская фантазия. — Он берет Амару за руку, сжимая пальцами ладонь. — Это твое тело, Амара, а где твоя душа? Почему я не могу ее увидеть или потрогать? Потому что ее не существует.

Плиний не отпускает ее и продолжает крепко держать за руку.

— После смерти что тело, что ум обладают не большей чувствительностью, чем обладали до рождения. Таково мое мнение.

Амара думает о Дидоне, обо всех, кого она потеряла.

— Я не уверена, что готова поверить в это.

— Почему? — спрашивает Плиний, глядя ей в глаза и удивленно хмурясь. — Смерть — это дар Природы. Нам лучше знать, что страдания конечны. Как только мы принимаем эту жизнь как то единственное, что у нас есть, мы способны лучше ею распоряжаться.

Амара не в состоянии отвечать. Мысль о том, что Филос, может быть, никогда не узнает свободы, даже после смерти, причиняет ей невыразимую боль. Она думает, как он одиноко сидит в своей каморке, в доме в Помпеях, и желает обнять его, остановить неумолимо проходящие часы и дни, которые ведут к неизбежному, мучительному расставанию. По этой причине Амара просто садится рядом с Плинием. Он как будто забыл о ней и смотрит во тьму, укрывшую сад, и ни словом, ни жестом не отпускает ее. Амара слегка ерзает на диване, чтобы напомнить о своем присутствии, — и он отпускает ее руку.

— Ты, наверное, устала. Слуга покажет тебе твою комнату.

Не дожидаясь прямого приказа, раб, один из тех, что меняли масло, выходит вперед, держа в руке лампу. Амара поднимается с места, желает Плинию спокойной ночи и следует за рабом во тьму.

В Мизене время проходит в том же успокаивающем, ласковом ритме, с которым волны набегают на берег неподалеку от виллы, каждый день Амара слышит их шум. Каждое утро она просыпается в чудесной комнате для гостей, которую выделила ей Плиния, — здесь намного просторнее и свежее, чем в ее покоях в Помпеях. Она расписана изысканными фресками, посвященными истории Аполлона и Дафны. Амара может часами разглядывать их: исступленное выражение на лице Аполлона, пораженного стрелой похоти, посланной мстительным Купидоном, ужас Дафны, убегающей от обезумевшего бога, превращение нимфы в лавровое дерево, как на месте ее рук появляются нежные ветви. Изображение настолько реалистично, что Амаре кажется, будто она может сорвать листья прямо со стены.

Каждый день после завтрака она присоединяется к Юлии и Ливии в отдельной купальне, где молчаливые рабы массируют и разминают ее тело и все напряжение уходит под действием обильного горячего пара. Дни она проводит в саду или на террасе. Плиний не оставил своей привычки нагружать ее свитками, и Амара часами лежит в тени, вчитываясь в них. Часто к ней присоединяется Деметрий под предлогом того, чтобы расспросить ее о прочитанном. Интерес этого почтенного мужа одновременно льстит Амаре и внушает ей беспокойство. Сложно разобраться, как ему отвечать. Кажется, в особенности его забавляют их с Плинием ночные чтения. После того как Амара приехала на виллу, Плиний освободил от этой обязанности своих секретарей, заявив, что тембр голоса у Амары идеально подходит для чтения некоторых писателей.

— Ты только растравляешь в Плинии тирана, когда так покорствуешь ему, — как-то раз замечает Деметрий; на тот момент уже прошло больше недели с тех пор, как Амара приехала на виллу. — Этот человек готов сгореть над книгами, а заодно и тебя оставить без голоса.

На террасе сидят только они вдвоем, Юлия и Ливия под каким-то предлогом ушли вскоре после прихода Деметрия. Амара заметила, что эти двое постоянно стараются оставить их, стоит только Деметрию появиться на горизонте, как если бы их об этом попросили.

— Читая человеку, который подарил мне свободу, я выплачиваю лишь маленькую толику своего долга перед ним, — отвечает она. — К тому же мне это очень нравится.

Деметрий вскидывает брови:

— Либо ты действительно настолько ему предана, либо ты великая актриса. Не знаю, какое из этих качеств можно назвать более предпочтительным в женщине.

Он наклоняется вперед, чтобы поправить шаль, соскользнувшую с ее плеча, словно затем, чтобы укрыть ее от морского ветра. Мимолетный жест, но чересчур интимный. Амара заметила, что Деметрий все чаще находит предлог, чтобы коснуться ее.

— В данном случае я искренна, — говорит она, и Деметрий улыбается, понимая, что таким образом она намекнула, что может обладать двумя талантами сразу. Они разглядывают друг друга, пока Амаре не становится неприятно оттого, что он явно ее желает. — Может быть, я смогу убедить тебя, оказав ту же услугу? Если ты любишь, когда тебе читают вслух.

— Мне будет очень приятно.

Амара разворачивает свиток с «Теогонией» Гесиода и начинает читать, прекрасно зная, что Деметрий по-прежнему не сводит с нее взгляда. Амара слишком долго жила, пользуясь своим умом и телом, а потому не может не отметить про себя, что не будь она влюблена в Филоса и не связывай ее контракт с Руфусом, Деметрий был бы неплохим вариантом. Юлия успела рассказать ей кое-что интересное о его жизни: Деметрий вольноотпущенный, пользуется большим расположением императора и, помимо всего этого, чрезвычайно богат. Амара не может представить себе, чтобы она когда-нибудь возжелала его, как Филоса, несмотря на ту силу, которую он излучает, — Деметрий слишком стар. Однако и отторжения к нему она не чувствует. Юлия столько раз как будто случайно упоминала о сварливой конкубине, которую ее друг оставил в Риме, что у Амары сложилось впечатление, будто он хочет подыскать ей замену. Мысль о том, что Юлия занимается сводничеством, неприятна Амаре.

Только она расслабилась, погрузилась в текст и забыла, что на нее смотрят, как вдруг на пергамент, который она держит перед собой, падает тень. Деметрий склоняется над ней. Амара медлит, не зная, продолжать ли читать дальше, а затем Деметрий берет ее за подбородок указательным и большим пальцами, касаясь нижней губы. Амара действует не раздумывая. Она резко отстраняется, ее тело само стремится оказаться подальше от человека, которого она не любит и которому не доверяет. Это не Филос.

— Ты настолько увлечена своим молодым патроном? — спрашивает Деметрий; не похоже, чтобы ее реакция оскорбила его, но при этом он не делает попыток сократить дистанцию.