Дороги и люди - Константин Багратович Серебряков

кажется, что я чудак какой-то. Лицо у вас очень смешное. Вот я вас нарисую, сами увидите.

Тут я поднял голову повыше, постарался сосредоточиться — одним словом, принял позу.

— Вы что все портите?! Сидите, как сидели! — рассердился художник и стал быстро водить фломастером по бумаге, приговаривая: — Нос у вас и без того большой: увеличивать не буду. И на лбу зализы порядочные...

Мартирос Сергеевич рисовал шарж, и я был в восторге.

— Не радуйтесь заранее. Скоро огорчитесь. И не заглядывайте сюда. Нетерпеливый вы, однако. Таким и нарисую.

Прошло минут двадцать, и Мартирос Сергеевич, хитровато улыбаясь, протянул мне рисунок.

Конечно, я выглядел смешно. Но меня удивили маленькие, беглые рисунки вокруг головы, и я спросил, что это означает.

— Шарж — не моя область, — ответил художник, — хотя отношусь я к нему серьезно. Не черты лица нужно утрировать, доводя их до смешного, а обнажать смешное в характере. Как в портрете — искать внутреннее содержание. Повторяю, я не карикатурист, поэтому не уместил на вашем лице все то, что хотел. Вот и нарисовал вокруг эти атрибуты.

«Атрибуты» действительно выражали смешные стороны моего характера. А какие — о том предпочитаю умолчать...

— Шарж — дело нелегкое, — подчеркнуто серьезно сказал художник. — Да разве есть в искусстве что-либо легкое?

8

Несколько лет назад мне довелось побывать на Ямале. Более трех тысяч километров пролетел я тогда на вертолете.

С высоты открывалась тундра. Пустынная, унылая тундра. Но как преображалась она, когда светило солнце! В какие цвета — редкие, нигде, казалось, не виденные — окрашивались ее неторопливые реки и бездонные озера, ее просторы, покрытые нежным ягелем и карликовыми деревьями!

Я вспомнил краски тундры, читая книгу Э. Кузнецова «Пиросмани». Есть там такие строки: «Принято считать, что яркая многоцветная палитра Сарьяна отразила в себе краски Армении — «солнечной Армении». Но это недоразумение. Природа Армении не богата и не многоцветна... Сияющие, открытые краски Сарьяна не столько отразили особенности природы Армении, сколько выразили важную эстетическую потребность ее народа, может быть, именно потребность в цвете... Собственные творческие устремления Сарьяна счастливо совпали с устремлениями молодого (?! — К. С.) армянского искусства».

Мне бы хотелось, чтобы автор этих строк хоть раз взглянул (если ему до сих пор не посчастливилось взглянуть) на холодную землю Ямала, залитую лучами летнего солнца. Какое многоцветье он увидел бы здесь! Солнце — чудо, способное заставить гореть яркими красками даже тундру!

Что сказать тогда о цветовой гамме армянских гор и озер, ущелий и долин? Они ведь куда щедрее озаряются всепроникающим солнечным светом. Надо только уметь видеть «краски» солнца. Сам Сарьян говорил: «Исток цвета и света у меня был в Армении».

Как-то в осенний день, когда с деревьев уже опадали листья, художник гулял по саду. Он шел молча, поминутно останавливался, разгребал ботинками опавшие листья, прислушиваясь к их шелесту. Под широким платаном он поднял с земли желтый лист, разгладил его на ладони и спросил меня:

— Какого цвета лист?

— Желтого, — не задумываясь ответил я.

— Теперь идите сюда, — сказал Сарьян и, выйдя из-под тени платана, протянул лист навстречу солнечным лучам. — Смотрите, здесь и красный, и коричневый, и зеленый, и лиловый... В какие только цвета не красит его солнце! А мне чаще всего нужен один только цвет.

— Какой? — спросил я.

— Этого я пока не знаю...

Ну, и попутно о «молодом» армянском искусстве. Истины ради не следовало бы предавать забвению богатые традиции многовекового армянского искусства, его больших мастеров (ну, хотя бы знаменитого миниатюриста XIII века Тороса Рослина или Григора Татеваци, творившего в XIV веке), чье творчество помогло Сарьяну стать Сарьяном.

И создать свои традиции.

9

Он умер весенним днем 1972 года. Спокойно, словно заснул.

За несколько часов до смерти он, не открывая глаз, прошептал:

— Солнце армянское, с чистого неба дай мне воды напиться.

Так перед уходом из жизни Сарьян снова обратился к солнцу. Может быть, за самым нужным в те минуты — живительным глотком; к солнцу, силой и ритмом которого было одухотворено его искусство, да и вся его жизнь.

А за месяц перед тем, он, сидя за столом и набрасывая черным фломастером свои последние пейзажи Армении, спросил молодого друга, хранителя музея и знатока его творчества Шаэна Хачатряна:

— Что такое жизнь? — И сам же ответил: — Остров. Люди выходят из моря, идут через этот остров и снова уходят в море. Но эта короткая жизнь — вечна и прекрасна.

Среди последних его рисунков-пейзажей, созданных воображением, а может быть, и по памяти, потому что Армению он знал как свой дом, есть один удивительно символичный. На нем три дерева. Стволы их крепкими корнями вросли в землю. Внизу художник написал: «Катя, я и Лусик».

Всматриваюсь в рисунок, в кроны деревьев. В коротких и тонких линиях замечаю три старческие головы — Екатерины Сергеевны, сестры художника, самого Сарьяна и Лусик Лазаревны, его жены.

В гармонии нетронутых белых пятен бумаги и черных линий чувствуется свет, излучаемый лицами этих людей. И линии живут, будто колышутся седые пряди волос. Или живые кроны деревьев.

Не изобразил ли он здесь графически то, что написал несколько лет назад? «Человек... не умирает, так как он — сама природа. Познание этого есть познание бессмертия, вдохновляющее человека. С этой верой я прожил жизнь, ставшую житницей моей личной истории, жизнь, наполненную стремлениями, горестями, радостями и победами. И как единственный и державный ее властелин и страж, я не раз имел повод производить в ней изыскания».

10

Уже несколько лет этот дом из розового туфа с мозаичным пейзажем на фасаде живет без Художника. Трудно поверить, что, войдя сюда, вы не увидите старого мудрого человека в белом ореоле волос, с тонкими, крепко сжатыми губами, с цепким, одновременно суровым и добрым, взглядом чуть суженных глаз, почти век наблюдавших мир.

Ненадолго пережила мужа и Лусик Лазаревна. Ушла из жизни, словно истаяла, эта добрая подруга художника...

Ушел Сарьян, навсегда оставив живую плоть своего великого труда, одарив людей радостью общения с неугасимым искусством...