Ангелов в Голливуде не бывает - Валерия Вербинина

– Ты что, сбежал?.. – пробормотала я, возвращая журнал Рэю и не договорив фразу, потому что поблизости все еще оставались посторонние люди.

– Конечно, – сказал он. И после крохотной паузы: – Конечно, нет. Попал под амнистию по случаю Олимпиады.

Знаем мы эти амнистии и тех, кто их проталкивает. Не зря же говорили, что Анджело Торре своих не бросает.

– А Тони и Пол? – спросила я почти машинально.

– И они тоже. – Рэй посмотрел на подпись и закрыл журнал. – Там у нас был кинозал. Раз в неделю, если обходилось без происшествий, начальник тюрьмы разрешал нам посмотреть фильм. И…

– А что значит – без происшествий?

– Если в тюрьме никого не убивали. В общем, сидим мы, показывают нам фильм, и тут на экране я вижу тебя. Представляешь, что я тогда почувствовал…

– Что за фильм?

– «Другая женщина». Ты сидела в кафе на заднем плане, а на переднем двое болтали, болтали и никак не могли угомониться. Я все думал, когда же они наконец заткнутся и тебя покажут поближе. Но этого так и не случилось.

– Чем ты сейчас занимаешься? – спросила я.

– Разным. То тут, то там. Чаще всего в «Пурпурной мимозе» сижу.

Это был подпольный кабак, в который заглядывали даже голливудские звезды. Судя по всему, дела у Рэя шли хорошо.

– Ладно, мне пора ехать, – сказала я. – Передавай привет Тони.

– А сама не хочешь ему передать?

– Не хочу.

По тому, как блеснули его глаза, я поняла, что Рэю мой ответ скорее понравился.

– Луиджи умер, – сказал он. – Еще в прошлом году.

– Отец Розы? Жаль. – Я завела мотор. – Пока, Рэй. Береги себя.

– Даже не сомневайся, – усмехнулся он.

Я ехала домой в смятении. Черт возьми, он разглядел меня на заднем плане, среди статистов, на которых никто никогда не смотрит. Что же теперь будет? Воображение рисовало мне шантаж, требования возобновить отношения, которые я считала ошибкой, угрозы и еще бог знает что. Может быть, пойти к Шенбергу, объяснить ситуацию и попросить защиты? Но Шенберг не испытывает ко мне никакой симпатии, он пытается разлучить нас с Джонни, поручив ему безнадежный проект об авиаторах, а меня отправив сниматься на другие студии. Тупик.

Однако прошло три дня, и ничего не происходило. Рэй не объявлялся, не звонил и вообще никак не напоминал о себе. Утром в пятницу миссис Миллер разбудила меня ровно в четыре.

– Завтрак будет на столе через четверть часа, – сказала она. Миссис Миллер не признавала голливудской моды приносить еду в постель.

Я приняла душ и привела себя в порядок. Стоя перед зеркалом, я расчесывала волосы, когда до меня донесся шум, словно кто-то с грохотом уронил на пол поднос. Я выбежала из ванной и на полу столовой увидела миссис Миллер. Она открывала и закрывала рот, но из него не доносилось ни звука.

– Сердц… – наконец прохрипела она, хватаясь за грудь.

Я бросилась к телефону, потом вспомнила, что мой сосед слева был врачом, и побежала к нему. Когда в пятом часу утра к вам в дом врывается голливудская блондинка в пеньюаре и вопит, что ее секретарше срочно нужна помощь, это выглядит, мягко говоря, странновато. На мое счастье, доктор Гиббонс оказался профессионалом и всегда держал при себе чемоданчик со средствами первой помощи. Он быстро оделся и пошел за мной. Миссис Миллер лежала на полу, закрыв глаза, и едва слышно дышала. Гиббонс сделал ей укол, и вдвоем мы подняли старую даму и перенесли на ближайший диван.

– Как вы думаете, отчего с ней это?.. – начала я.

– Жара, – коротко ответил Гиббонс. – Сердце не выдерживает нагрузок. Надо будет отвезти ее в больницу.

– Мистер Гиббонс, – сказала я, – я хочу, чтобы ее доставили в самую лучшую. Я оплачу все расходы.

– Она ваша родственница? – рассеянно спросил врач. Он сел и придвинул к себе телефонный аппарат.

– Скажите, она выживет? – Я предпочла не отвечать на его вопрос.

– При хорошем уходе – полагаю, да.

Миссис Миллер открыла глаза. Губы ее все еще были пепельными, но на щеки вернулось бледное подобие румянца. Я присела рядом с ней.

– Я здесь, миссис Миллер. Вам лучше?

Ее ответ был вполне в ее духе.

– Из-за меня вы сегодня не позавтракаете, – прошептала она. Поднос, тарелки, чашки, блюдца и еда все еще лежали на ковре, несколько тарелок разбилось.

– Ничего, миссис Миллер, – сказала я, осторожно дотрагиваясь до ее старой, слабой, сморщенной руки. – Поем на студии.

Она посмотрела на меня, а потом из уголка ее глаза медленно выкатилась слеза и заскользила по щеке. Я почувствовала, как у меня сжимается сердце. Миссис Миллер всегда представлялась мне чем-то вроде бастиона, способного с успехом отбить атаку чего и кого угодно. Теперь этот бастион рухнул, и осталась только плоть, а плоть жалка. Доктор Гиббонс говорил по телефону. Да, потребуется отдельная палата. Да, мисс Лайт оплатит все расходы.

Миссис Миллер увезли, пообещав сделать все от них зависящее, чтобы поставить ее на ноги. Я выписала доктору за хлопоты чек и проводила его, потом убрала в столовой еду и осколки с ковра и поехала на студию. На съемку я не опоздала, но едва не опоздала на прическу и грим.

В перерыве Кэролайн напомнила мне, что в воскресенье она празднует свой день рождения и что я обещала прийти.

– Я помню насчет приглашения, – сказала я, – но у меня знакомая заболела, и я собираюсь посидеть с ней в больнице.

– Можно даже без подарка, – задорно промолвила Кэролайн. – И вообще, если захочешь соврать в следующий раз, придумай что-нибудь поубедительнее.

– Но я говорю правду, – сердито отозвалась я. – У моей секретарши случился сердечный приступ.

– И что? – Кэролайн пожала плечами. – Найми другую.

Я готова была вспылить, но Билли Спир своим обостренным чутьем понял, что на площадке вот-вот вспыхнет очередная ссора, которая разрушит только что восстановившийся хрупкий мир, и подошел к нам.

– Билли, – жалобно протянула Кэролайн, – она не хочет идти ко мне на день рождения! Выдумала какую-то ерунду про больную секретаршу…

– Значит, для нее это не ерунда, – сказал Билли и ловко ввинтился между нами, одновременно обняв нас обеих за талии. – Конечно, Лора будет, потому что не захочет нас огорчать… верно, Лора? В конце концов, ты ведь можешь приехать не к началу вечера, а позже. Мы всегда рады тебя видеть.

– Хорошо, Билли, уговорил, – сдалась я. – Я заеду, но ненадолго.

В воскресенье я отправилась в больницу – проведать миссис Миллер. Меня заверили, что ее состояние стало гораздо лучше, и в самом деле, увидев, как она выглядит, я успокоилась. К ней вернулся нормальный цвет лица, но, что еще важнее, вернулась и ее язвительность. Ее положили в палату, где когда-то лежала Мэрион Шайн, и миссис Миллер ехидно сказала, что скоро будет считать себя звездой.