Вторая жена - Анджела Арни

— Мама, ты ведь не станешь обижать Лероя? — с тревогой спросил Питер. — Венеция любила его, а он заботился о ней. И Вероника тоже. Она часто готовила Венеции обед, когда та слишком уставала. — Его голос дрогнул от обиды, когда Саманта ушла в другой конец комнаты, чтобы поговорить со старыми друзьями Венеции, приехавшими из далекого Йоркшира. Почему мать не хочет понять, как важны были для Венеции Лерой и Вероника?

Но Саманта, с виду элегантная и собранная, просто не слышала его слов. На самом деле она кипела от гнева. Ядовитая реплика Филипа насчет ее самой и Пирса попала в цель. Она напомнила Саманте, что ее положение не из лучших. Пирс мог насмехаться над браком сколько ему угодно, говорить, что стремление к семейной жизни — пережиток, простительный только крестьянам, но на нее это не действовало. Она по-прежнему хотела быть замужем, иметь гарантию в виде листа бумаги, заверяющего, что они принадлежат друг другу, хотя и знала, что эта гарантия не слишком надежна. Но брак был той формой отношений, по которой она тосковала, не признаваясь в этом даже себе самой. Я счастлива, я счастлива, начала про себя твердить она и тут же затосковала по Пирсу и Калифорнии. Она обвела взглядом крошечную комнату лондонского дома Венеции, забитую фарфором и серебром, унаследованным или собранным Венецией за долгие годы. От этих вещей и воспоминаний ей стало душно. Да, ей здесь делать больше нечего. Она здесь чужая. Она не хочет быть привязанной к этому тесному мирку людей и вещей. Внезапный страх потерять Пирса и обретенную благодаря ему новую жизнь показался ей чепухой. Как только Лондон и дети останутся позади, все будет в порядке. Особенно дети, которые всегда выбивали ее из колеи. К ней подошла мисс Уайли.

— Прибыли новые гости, — очень неодобрительно сказала она.

Саманта обернулась и посмотрела на Лероя. Казалось, его вязаная шапочка жила своей жизнью. Она неистово подпрыгивала, когда тот жал людям руки и представлял им Веронику.

— До чего я рад оказаться здесь! — широко улыбаясь, сказал он. — Дядя Игнациус будет с минуты на минуту. Он пошел к себе за банджо и барабанами.

Мисс Уайли выглядела так, словно нуждалась в нюхательной соли. При словах «банджо» и «барабаны» ее бледное лицо стало пепельным, а у Саманты упало сердце. Она смутно помнила дядю Игнациуса и молилась, чтобы это оказался не он. Но тут она напомнила себе, что Лерой действительно был добр к Венеции. Нельзя забывать об этом. Поэтому она решительно и с чувством собственного достоинства сказала ему:

— Мы будем рады дяде Игнациусу.

— Но не барабанам и банджо, — пробормотала мисс Уайли.

Однако Лерой ее не слушал. Он и Вероника уже с удовольствием уплетали канапе.

— Эти поминки не превратятся в пирушку, — сказала мисс Уайли, но ее голосу не хватаю убежденности.

— Хорошие были поминки, — сказал Тони, ведя переполненный микроавтобус в Примроуз-Хилл, чтобы завезти Айрин.

— Замечательные, — подхватил Филип. — Венеция была бы довольна.

— Ты выпил слишком много хереса, — хихикнула сидевшая сзади Аннабел.

— Если я не ошибаюсь, ты тоже не отставала. — Фелисити массировала живот. Ее снова подташнивало. Она попыталась вспомнить, как чувствовала себя, когда была беременна Аннабел, но отогнала от себя эту мысль. Она не беременна. Глупо продолжать думать об этом. Но как бы она ни упрямилась, факт оставался фактом: ее сомнения крепли.

— Я рад, что Венеция умерла до нашего возвращения в школу, — сказал Питер. — Если бы мы уехали, нас могли бы не отпустить на похороны.

— Конечно, отпустили бы, милый, — ответила ему Айрин. — Ты же в закрытой школе, а не в тюрьме.

— Иногда она бывает похожей на тюрьму, — сказал Филип. — Не делай того, не делай этого. Одни приказы, и больше ничего.

Сидевшая впереди Фелисити посмотрела на Тони. Его лицо выражало досаду и желание, чтобы Филип замолчал. Впрочем, откуда мальчику знать, что отец едва не обанкротился, чтобы послать Филипа в школу, которая тому не нравится?

— Там дают прекрасное образование, — сказал Тони. — Поэтому ты в ней и учишься.

— В прошлом семестре мы начали изучать древнегреческий, — сказал Филип Айрин. — Но я так и не выучил алфавит. Там все задом наперед. — Ну и что? — поддразнила его Хилари. — Ты сам задом наперед. Ты и английского-то алфавита не знаешь. — Филип повернулся, попытался ткнуть сестру кулаком, и она пригнулась.

— Конечно, без брата Тома школа уже не будет прежней, — печально сказал Питер. — Теперь, когда он вышел в отставку, я буду скучать по нему.

— В отставку? И куда же он отправился?

Любопытство Аннабел заставило Фелисити почувствовать себя неуютно. Она вспомнила, что абсолютно не интересовалась отношением дочери к религии. Разговора о вере не было ни дома, ни в школе. Впрочем, Фелисити не знала, почему это встревожило ее именно сейчас. Может быть, потому что она возвращается с похорон, а это обязательно настраивает людей на философский лад и заставляет думать, что и почему. Но Фелисити знала по собственному опыту, что такое настроение долгим не бывает.

— Он отправился молиться, — ответил Питер.

— Можешь не строить из себя святошу, — сказала Хилари, почти всю жизнь ходившая в государственную школу и не имевшая никакого представления о религии, если не считать отрывочных сведений об индуизме и буддизме. — За тебя он молиться не будет.

— Будет. Он обещал! — крикнул Питер. Ничто не возмущало мальчика так, как критика в адрес его любимого брата Тома.

— Не кричи, — сказала Фелисити. — Это отвлекает водителя. — Она посмотрела на Тони и поняла, что муж думает о проклятой плате за обучение. Она сбросила тесные черные туфли и опустила глаза. О Боже, да у нее распухли ступни! Может быть, это признак беременности? Ее охватил страх. Если она беременна, позволит ли Оливер ей работать на дому за то же жалованье? Без ее жалованья им не обойтись; в конце концов она сама обещала Тони помочь платить за обучение мальчиков. Без ее денег они не смогут учиться в школе святого Бонифация. Нужно будет убедить Оливера. Потом она подумала о Саманте. Можно последовать ее примеру и сделать аборт. Тихо и незаметно. И никто ничего не будет знать. Но от этой мысли Фелисити бросило в дрожь. Какими бы ни были последствия, она знала: если внутри нее начала зреть новая жизнь, она не сможет ее уничтожить. Это решение не опирается на логику, совесть, религиозные соображения и ни на что, чему она может найти название. Это неодолимый внутренний инстинкт.

— Бабушка, жаль, что у тебя нет таких интересных друзей, как у Венеции.

Голос Аннабел заставил Фелисити вернуться к действительности. В машине продолжалась суета.

— Венеция была намного старше меня. У нее было больше времени для того, чтобы обзавестись друзьями, — ответила Айрин. — Но я работаю над этим. Кроме того, я и сама по-своему интересная.

— Да, но у тебя нет знакомого человека-оркестра из Вест-Индии.

— Если бы у меня был такой знакомый, он не играл бы одну и ту же мелодию, — желчно ответила Айрин. — Когда он закончил свою бесконечную «Желтую птичку на банановом дереве», я готова была повеситься!