Герои забытых побед - Владимир Шигин

Едва пришли в Кронштадт — приказ: следовать в шхеры Биорке, где заниматься отработкой команды. Для связи крейсеру придали 6-тонную малую миноноску «Удав». На якоре в шхерах служба скучная. Каждый день одно и то же: постановка да уборка парусов, приборки да угольные погрузки. После майской неудачи Дубасов хандрил. Единственным развлечением были шахматные баталии с крейсерским врачом Смецким. Наконец капитан 2-го ранга не выдержал. Он взял миноноску и отправился вглубь Хмелёвского залива. За штурвал для практики поставил молоденького мичмана Полиса. Сам же, сидя со Смецким на кожухе трубы, давал команды.

Хмелёвский залив узок и извилист. То там, то здесь из пены прибоя чернеют зубья скал, потому шли на малом ходу. Сзади на буксире болтался и взятый на всякий случай паровой катерок. Наконец подошли к небольшой, впадающей в залив речушке. Дубасов с доктором сошли на берег, а с миноноски бросили якорь.

Позднее недруги обвинят Дубасова в том, что настоящей причиной его поездки в столь опасное место было желание поохотиться на уток, во множестве водившихся в тех краях. Сам же командир крейсера будет эту причину отрицать, называя иную — проверку морских навыков молодого мичмана. Но каковы были настоящие мотивы этого предприятия, так и осталось неизвестным.

После обеда командир с врачом вернулись на «Удав», и Дубасов дал команду возвращаться к крейсеру. Быстро свежело и, не желая рисковать, капитан 2-го ранга велел идти более глубоким северным фарватером. Внезапно прямо по курсу встал огромный камень.

— Руль влево! — успел крикнуть Дубасов стоявшему у штурвала мичману.

Сильный удар сбил всех с ног.

— А чёрт, вляпались! — выругался, вставая с колен, Фёдор Васильевич, потирая разбитую скулу.

Одного взгляда на миноносец было достаточно, чтобы убедиться: «Удав» прочно сел на каменный клык.

— Как жук на иголке! — невесело пошутил Миша Полис. — Что делать будем?

— Что, что! — раздражённо бросил Дубасов. — Уголь за борт сбрасывать!

Выбросив последние куски угля, попытались стащить миноноску паровым катером, но из этого ничего не получилось. Так в бесплодных попытках спасти «Удав» прошли остаток дня и ночь. Утром, оставив на миноноске Полиса с двумя матросами, Дубасов с остальными поспешил катером на «Африку», где уже начали беспокоиться о пропавших. Прибыв на базу, он известил Кронштадт о случившемся и, не теряя времени, вернулся к «Удаву» и вновь возглавил спасательные работы. Тем временем погода испортилась, и миноноску стало сильно бить буруном о камни. Вскоре треснул корпус, вода поднялась на верхнюю палубу…

Наконец, через трое суток, пришла обещанная помощь из Кронштадта: транспорт «Красная Горка» и два катера. С их помощью наконец-то удалось стащить «Удав» с камней и отправить в ремонт. Всё оставшееся до конца кампании время Дубасов писал объяснительные записки. А в январе следующего года в Кронштадтском военно-морском суде начался процесс над флигель-адъютантом Дубасовым. Председательствовал на нём старый и полуглухой контр-адмирал Ристоди.

Говорят, что в те дни, встретив в Севастополе адмирала Аркаса, адмирал Чихачёв не без удовольствия рассказал ему новость о происшедшем с Дубасовым.

Старик Аркас лишь покачал головой:

— Этим всё и должно было рано или поздно кончиться, уж слишком шустрый!

Как быть с командиром «Африки», суд решал долго, дотошно опрашивали свидетелей, сличали показания.

В конце обвинитель кавторанг Остерлецкий объявил:

— Карта Хмелёвского залива издана ещё в 1842 году, и камня, ставшего причиной аварии, на ней нет. Посему вины капитана 2-го ранга Дубасова в крушении миноноски я не усматриваю и обвинять не считаю возможным!

Белобородый Ристоди был того же мнения:

— Неосторожности в плавании «Удава» нет. А крушение его есть неизбежная в море случайность.

Затем с последним словом выступил и сам виновник. К удивлению многих, Дубасов о самой аварии не произнёс ни слова Говорил он об ином:

— Если высокий суд вынесет обвинительный приговор против меня, то прошу, чтобы в приговоре во избежание печальных последствий его для миноносной службы было отмечено, что действия мои признаны наказуемыми не потому, что они неправильны, а потому, что ответственным является не командир миноноски, а я, штаб-офицер, четверть века состоящий в службе, и, следовательно, офицер с взглядами настолько твёрдыми, что поколебать их могут лишь самые веские доказательства их неправильности, а не страх ответственности!

После такой речи судьи удалились на совещание, и вскоре был объявлен оправдательный приговор. Убытки были списаны на счёт казны. Небезынтересно, что речь Дубасова на суде в отпечатанном виде имела большую популярность у флотской молодёжи.

— Ну и нахал! — негодовали завистники. — Он и из поражений выходит в героях!

А Дубасов трудится не покладая рук. Днём он служит, а ночами пишет свои соображения по современной морской войне. Лекция Дубасова «О миноносной войне» (позднее изданная у нас в виде брошюры) — новейшем явлении того времени — почти сразу же переиздаётся военными ведомствами Англии и Франции. В записках и письмах Дубасова 80–90-х годов нашли отражение многие политические, военные и морские вопросы того времени. Видя ошибочность направления, возобладавшего с конца 80-х годов в Морском министерстве, Дубасов неоднократно посылал в Петербург рапорты и донесения, предлагая немедленно и кардинально изменить решение многих стратегических и практических вопросов отечественного военно-морского дела. Однако в Петербурге не слышали адмирала. Наибольшим злом Дубасов считает господствовавшее в российском обществе полное безразличие к проблемам военного флота. «Чудовище это, в нашей русской жизни, к сожалению, выглядывает на вас почти изо всех углов — с горечью приходится думать, что самая большая заслуга нашего времени должна исчерпываться, кажется, тем, чтобы не дать только поглотить себя этому чудовищу, заставить же его отступить перед собою суждено, по-видимому, не нам», — писал он в одном из писем своему единомышленнику адмиралу Лихачёву.

Между тем понемногу устраивался и семейный быт Фёдора Дубасова. В 1888 году у Дубасовых родилась дочь, названная Дарьей, через полтора года сын Олег. Тогда же Александра Сергеевна купила в Тверской губернии усадьбу Знаменский Раёк: красивый дом на берегу реки с несколькими сотнями десятин леса. Усадьба станет любимым местом отдыха Дубасова до конца его жизни.

После революции усадьба Знаменский Раёк использовалась как дом отдыха одного из тверских заводов. Сейчас там ресторан для «новых русских»…

В Петербурге Дубасовы обосновались на Фурштатской улице в доме № 37. По соседству с ними жили граф А.А. Голенищев-Кутузов и писатель Николай Сергеевич Лесков. Именно здесь художник Серов написал его знаменитый портрет. Вне всяких сомнений, что Дубасов встречался по-соседски с Лесковым. Интересно, говорили ли они между собой? А если говорили, то о чём?

Незадолго до Рождества 1889 года Дубасова вызвали в министерство и к полной для него неожиданности предложили командование новейшим винтовым фрегатом «Владимир Мономах». Фрегат в это время стоял в ремонте — ему меняли вооружение после похода в дальневосточные воды. «Владимир Мономах» по праву считался в те годы одним из сильнейших в мире кораблей своего класса. И, конечно же, о командовании таким кораблём можно было только мечтать. Осенью следующего года «Мономах» ушёл в заграничное плавание.