К другому берегу - Евгения Перова

Все ушло, закрылись створки раковин, в которых обитали их души, оба осторожно выдохнули – напряжение этой минуты было так велико, что и Марина, и Алексей испытывали сейчас облегчение и в то же время сожаление об утраченной близости.

– Марин, – тихо спросил Лёшка, – что это было?

– Мне кажется, мы перешли черту, – так же тихо ответила Марина.

– Какую черту?

– Помнишь, у Ахматовой? «Есть в близости людей заветная черта, ее не перейти влюбленности и страсти…» Там, правда, не совсем об этом, но неважно. Потому что всегда… Всегда есть преграда, правда? Даже когда… Как там у нее? «…В жуткой тишине сливаются уста и сердце рвется от любви на части»! А нам как-то удалось перейти.

– Да, похоже, – и еле слышно добавил: – Это сильнее, чем секс.

В самые черные минуты Лёшкиной жизни, стоило ему только вспомнить эту удивительную минуту и ту интонацию, с какой Марина произнесла: «Мой мужчина!», как сразу появлялись и силы, и уверенность в себе. Больше он не напивался ни разу. Не хотелось, и все. Леший не сразу осознал это, сообразил, только когда обмывал с Кондратьевыми рождение дочери. Потом рассказал Марине, посмеиваясь:

– Это же ты сделала, признавайся. Лишила мужика единственной радости.

Марина ответила, улыбаясь:

– А я-то думала, это мы с Мусей твоя единственная радость. – И серьезно добавила: – Лёш, ты сам это сделал, я ни при чем.

Но пока до рождения дочери было еще далеко. У Марины прошел токсикоз, она поправилась и похорошела так, что Лёшка просто не мог на нее спокойно смотреть. Он опять стал рисовать дома: догадался поставить вытяжку, и запахов больше не было. Леший работал над «Ангелом», которого начал, как только вернулся из деревни, – писал с утра до ночи, донимая Марину оперными ариями и романсами. Она даже Таньке жаловалась, но та никак понять не могла, что такого:

– Поет? Ну и что. Хорошо, пусть поет.

– Тань, да если б он подряд пел!

– Как это – подряд?

– А так! Пишет, а сам: «Гори-гори, моя звезда…» Минут через двадцать: «Звезда любви…» И еще через полчаса: «Приветная…» Потом снова: «Гори-гори, моя звезда!» И так весь день – в час по чайной ложке. Знаешь этот анекдот, как сосед наверху сапоги снимал с грохотом, а нижний спать не мог: сосед один сапог кинет, а этот сидит полночи и ждет, когда второй сапог упадет. Так и я. Не выдержу, подойду: «Лёшка, смени пластинку!» – «Подожди-подожди!» И опять за свое…

А в один прекрасный день Лёшка вдруг так завопил, что Марина поняла – закончил! «Ангела» своего наконец закончил!

– Очей прелестных огонь я обожаю! Скажите, что иного я счастья не желаю! Что нежной страстью… Маринка! Иди сюда! Смотри.

Молча смотрела, чувствуя, как перехватывает дыхание.

– Ну?! Говори: «Ай да Лёшка, ай да сукин сын!»

– Лёша…

Смотрела и не понимала: как он это сделал? Как? Ангел был… живой. Увидела, какой жест Лёшка искал – и ведь нашел. Лицо удивительное, глаза, взгляд! Смотрит прямо тебе в зрачки, куда ни отойди, а на губах легкая улыбка. Намек на улыбку – и все смотришь, ловишь: вот сейчас, сейчас улыбнется! Именно тебе. Оглянулась на Лёшку:

– Надо Валерии показать.

Валерия, увидев картину, переменилась в лице так, что Леший не поверил своим глазам. Марина толкнула его в бок – выйдем. Они долго сидели на кухне, накрыв стол для чая. Наконец пришла бледная Валерия – Марине даже показалось, что она плакала. Увидев их взволнованные лица, улыбнулась:

– Да не переживайте вы так. Это – прекрасно. Ну что ж, пора выставку делать. Я думаю, в Малом манеже.

– Где?!

– А вы где думали, у меня в галерее? Нет, Алексей, у вас теперь совсем другие выставки будут. Маловато вещей, конечно, для Манежа, но это не скоро будет, так что вы еще напишете. В следующем году, не раньше. Надо подготовиться. Нужны рамы…

– Рамы, конечно! Я и забыл.

– Это еще подумать придется, какие рамы для такой живописи подойдут. Весной хорошо было бы, но… тебе когда рожать, Марина?

– В феврале.

– В феврале… Нет, весной не годится, лишние волнения. Осенью сделаем или зимой, как раз хватит времени на подготовку. Каталог надо…

– Каталог?

– Конечно. Еще такой вопрос: вы готовы расстаться с этой картиной? Или хотите оставить себе?

– Ну… Я не знаю… Наверное можно будет и продать.

– Хорошо. Тогда мы устроим аукцион, если вы не против. Деньги пойдут на благотворительность. Свой гонорар вы, конечно, получите. Но это все потом. Так, что же сейчас?

Они смотрели на нее как на волшебницу, чуть ли не разинув рты.

– Ну? Что вы? Все хорошо. Значит, так. Алексей, вы сможете ко мне в четверг заехать в галерею? Я вызову юриста, мы с вами документы оформим. Фактически я и так ваш marchand, но надо это скрепить контрактом.

– Маршан?

– Да, marchand, дилер. Ваш агент. Это раз. Теперь два: у меня работа для вас. Мы с Толей хотим опять семейный портрет заказать.

– Хорошо, я с радостью.

– И три. У меня такое предложение: я приглашаю вас с Мариной к нам в Кострому на лето, прямо в мае можно и приезжать. Тебе с малышом там хорошо будет, на природе. Алексей тогда и портрет наш начнет. Подумайте, ладно?

– Марин, ты как?

– Я с радостью!

– Места много, воздух, мастерская у вас будет. Соглашайтесь. И последнее: как всегда, аванс.

– Валерия, ну какой аванс, если я только следующим летом работать начну.

– Это подъемные. Вам же краски будут нужны, холст, подрамник. Правильно?

– Правильно. Мы возьмем. Да, Лёша?

– Вот и хорошо. – Валерия достала из сумочки длинный пухлый конверт, отдала Марине. – Только здесь не вся сумма аванса, я конверты перепутала, поэтому в четверг я остальное отдам, договорились? И не удивляйтесь, теперь у вас совсем другой порядок цен будет.

Лёшка пошел провожать Валерию, а Марина полезла в конверт: перепутала она, как же. Так лихо соврала! Еще ладонь Марине на руку положила – не выдавай, мол. Другой порядок цен, надо же. Вот это да! Сколько же здесь?

– Лёш! Сколько она тебе в аванс платит от суммы? Половину, сказала?

– Ну да, пятьдесят процентов обычно, а что?

– Ты знаешь, сколько здесь денег?! А ведь это – только четверть всей суммы!

– Сколько?

Сказала, сколько. Удивился:

– Разве это много? За такой портрет даже маловато…

– Лёша! Долларов!

– Как долларов?..

– Смотри! – И Марина выложила на стол пачку зеленых банкнот.

– Так сколько же тогда за все?!