Замужем за олигархом - Ирина Лобановская

Дронов помолчал. Вновь с удовольствием отхлебнул чая. Подымил трубкой…

— Не старайся казаться глупее, чем есть на самом деле, даже в целях самозащиты, — неохотно отозвался он. — Ничего не выйдет. Я не хотел тебя обидеть. Ты человек умный, незаурядный, но все время задумываешься не в ту сторону. Вроде Самгина. И пожалуйста, роднулька, не спрашивай в какую. Сообрази самостоятельно, без меня, ладно? Впрочем, еще одна маленькая деталь… Я в детстве был очень несдержанным, и мать как-то посоветовала почаще твердить про себя: «Молчи, Дмитрий!» Мне очень помогло. Попробуй, когда-нибудь выручит.

Михаил насмешливо прищурился. Втайне он не без оснований подозревал, что светлый Митенька здорово подрабатывает порноснимками. От его слишком шикарных туалетов и дивных ароматов кружилась голова.

Синеокий Митенька вообще сильно изменился за прошедшие несколько месяцев: стал увереннее, с помощью брата открыл свою фотостудию и научился распоряжаться, правда отдавая команды все тем же по-прежнему безмятежным напевным голоском, но с проскальзывающими все чаще иными, твердыми нотками. Окружающие девицы (а коллектив фотостудии был исключительно женским) бросались исполнять указания шефа, верховодившего в своем милом, пестром гаремчике, не забывая при этом воскликнуть привычно-излюбленное:

— Бегу, Митенька!

Обаятельный повзрослевший мальчик-снегурочка кокетливо и застенчиво опускал долу трехсантиметровые ресницы, принимая смущенный и невинный вид.

Светлый Митенька к тому же обладал удивительным и раздражающим Каховского умением всюду опаздывать. Однажды Михаил, прождав друга сорок минут возле клуба, не выдержал и резковато поинтересовался, почему Дмитрий снова «часов не наблюдает». Ответ ошеломил Каховского: он слишком плохо знал своих приятелей и никогда не отличался большой наблюдательностью.

— Я засмотрелся на закат над университетом, на минуточку, — доверчиво и абсолютно искренне поведал наивный, как весна, Митенька. — Ты знаешь, там так красиво заходило солнце!.. Я просто стоял и смотрел. Наверное, слишком долго… Sorry… Извини…

В его фотостудии толпились стайки обольстительных, высоких, грациозных девиц с неземными очами три на четыре, тонкими белыми шейками, словно отобранных для кинопроб и поразительно смахивающих на некоторые бессмертные чудесные прообразы: Брижит Бардо или Софи Марсо. У беспутного Дронова был безупречный, изысканный вкус. В отношении любви у него была своя философия — всегда влюблен и всегда свободен от брачных уз. И всегда своя подрастайка…

Ликующий, по-настоящему блаженствующий, ненасытный Митенька буквально царил в бесконечном окружении длинноногих и длинноволосых идеальных прелестниц со свободными, будто расшатанными походками и раскованными манерами манекенщиц от Славы Зайцева.

— Ну, куда ты навешал их себе столько на голову?! В таком количестве?! — злобно шипел Михаил на приятеля, когда они оставались наедине. — Нужны они тебе здесь, как кастрату презерватив!

Тот скромно опускал долу томные синие очи. И начинал объяснять несмышленому другу:

— Дети требуют забот… И они лопают свой хлеб не зря. А прогонять их нет никакого смысла. Дурное действие! Неразумное. Ну, прогонишь одну, а на ее место сядет другая такая же, да еще, пожалуй, хуже. Переменишь ты сто баб, даже двести, а хорошей не найдешь. Нет среди них хороших! Все мерзавки. Сам знаешь… И с этим злом приходится мириться. В настоящее время честных, трезвых и путных сотрудников можно найти только среди интеллигенции и простых мужиков. Среди двух этих крайностей, да и то… — Митенька выразительно махнул рукой, — все равно это слишком трудно. А все средние люди, то бишь ушедшие от народа и не дошедшие до интеллигенции, — элемент ненадежный. Тем более мои девки.

Философ… Мыслитель…

— Женщинам я никогда ничего не обещаю, — мурлыкал Митенька. — Это единственный способ держать их в руках. И полная неразлейка.

Непутевый Дронов часто ночевал в разных местах, заранее облюбовывая себе девчушку со свободной от родственников жилплощадью. Существовал по принципу: «бежала через мосточек, ухватила кленовый листочек». Ему много не требовалось. Хотя подобным фарфоровым куклам обычно не очень свойственна практичность, Дронов опровергал собой это правило. Судьба к нему явно благоволила и непристойно привечала.

Он оставался всегда безмятежным и бесстрастным. Казалось, его не трогали никакие земные горести и заботы: он безупречно играл на девочках. Да, ему абсолютно не о чем было печалиться: девицы дружно млели от восторга и неизменно замирали от счастья при виде обворожительной льняной головки и бездонных синих глаз и привычно ворковали в ответ на его призыв:

— Бегу, Митенька!

Правда, девочки — милые продукты постсоветской действительности — чересчур быстро, прямо на глазах, откровенно наглели и без всякого зазрения совести садились Дронову на шею, безмерно им избалованные и пустившиеся во все тяжкие. Они чудненько расцветали, попав под теплое дроновское крылышко. Современные финансовые девочки… Маленькие бизнесменочки удачи… Довольно фигуристые, все как на подбор. И всегда на шее у Дмитрия… Но ему это страшно нравилось. И вполне устраивало. Легкомысленные люди часто добродушны. Митеньке все удавалось шутя, словно мимоходом.

— Вот так всегда и надо, — повторял он. — Я: «Да?» И она: «Да!» Сбежались. Я: «Нет!» И она: «Нет!» Разбежались… А мучить друг друга зачем? Проще жизни ничего нет. Хоть я и люблю баб, но не верю ни одной. И нельзя ни перед одной из них полностью раскрываться: женщина остывает, когда мужчина выскажется весь. Кроме того, женщина телом часто искреннее мужчины, но мысли у нее всегда лживые. Главное в книге и женщине — не форма, а содержание. А преимущество всегда на стороне того, кто меньше любит. Если это можно считать преимуществом.

Это шло вразрез с бабушкиными наставлениями. Она говорила:

— Ты человеку верь. Любому. Как себе веришь. И всегда находи время сказать ласковое слово. Каждый день находи что-нибудь для радости. А сердце, Мишенька, — плохой советчик. Лучше от ума. Бог обращает внимание на ум, а не на слова, как люди. Но самое лучшее — от веры. Только вот портится народ. Злятся все отчего-то…

Каховский часто вспоминал, поглядывая на приятеля, глазастого фарфорового кукольного мальчишечку с пухлым невинным ротиком и розовыми, по-детски бархатными, еще не ведавшими тогда бритвы щечками.

отчаянно фальшивя, пропел он и страшно смутился, залившись краской. — Помнишь?..

— Ну как же… — усмехнулся Митенька. — А эта твоя Люба… Полностью подходит под мои определения. Уж извини… Ты ее любил?..

— Я к ней привязался, старый баран… — пробормотал Михаил и поправил очки. — И эта привязанность — сильнее любви. Люба звонила недавно…

Дронов застыл с чашкой в руках.

— Звонила? А зачем?..