Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина

Последовали очередные гастроли: в январе 1985-го двадцать артистов «Гранд-опера» отправились на две недели в Индию. После этого прошло турне по Европе самого Нуреева: Испания, Германия, Эдинбургский фестиваль. До конца года он поставил «Дон Кихота» в Пекине, а также два новых балета для «Гранд-опера». И утверждал, что чувствует себя отлично!

«Возможно, причины в том, что дела в театре шли очень хорошо. Он снова чувствовал себя здоровым. И видя это, ощущая в себе в себе силы заниматься любимым искусством, напрочь забыл о своей болезни и выступал по всему миру без видимых проблем», — пишут зарубежные биографы артиста.

Вот именно «без видимых»…

Немногие знали, что весной 1985 года у танцовщика опять началась пневмония во время его выступления в «Ромео и Джульетте» в крупнейшем парижском концертном зале Пале-де-Конгресс. Дирижер Джон Ланчбери, зайдя за кулисы, обнаружил его дрожащим, закутанным в одеяла и с лицом, залитым потом.

— Господи, вам нужно быть в постели! — вскричал он.

— Если бы я был дома, — грустно отозвался Рудольф, — моя мать меня бы вылечила. Она растерла бы мне грудь гусиным жиром…

Он вышел на сцену и довел спектакль до конца.

В 1985-м впервые прозвучали требования вернуть деньги за билеты, купленные на спектакли с участием Рудольфа Нуреева. Двое английских попечителей театра «Палас» в Манчестере подали жалобу в комитет по правам потребителей на танцовщика и руководство театра за низкое качество исполнения. В этом опусе в частности говорилось:

«Выступая в первом балете, единственное, что делал Нуреев, — это разводил руками… Ни единого из его знаменитых прыжков публика не увидела».

Иногда силы покидали его бесповоротно. Однажды Рудольфу пришлось отказаться от участия в «Жизели» в «Гранд-опера», и он попросил Барышникова заменить его. «Рудольф мог танцевать даже с температурой сорок, когда я был бы не в состоянии пройти трех метров, — вспоминает Барышников, который подозревал, что у Нуреева СПИД, но из деликатности и опасений услышать правду никогда не спрашивал его об этом. — Я часто занимался с ним, когда у него был такой жар, что мне казалось, будто он вот-вот взорвется. Никогда не видел ничего подобного. Но он не придавал этому значения — считал, что всегда можно выпить горячий чай с лимоном и медом, и все будет в порядке».

Через пару недель Нуреев вернулся к партии Альберта, но за несколько минут до начала спектакля предупредил партнершу: если вдруг он упадет и не сможет подняться, Жизель должна будет продолжить танец в одиночестве…

Но больной или относительно здоровый, Нуреев оставался самим собой. Лечащий врач Мишель Канези посоветовал как-то взять с собой на гастроли в Нью-Йорк медсестру, которая бы помогала ему в лечении.

— Сколько это будет стоить? — осторожно поинтересовался Нуреев, состояние которого исчислялось миллионами долларов.

— Не очень много. Всего двадцать тысяч франков за две недели, — ответил врач.

— Слишком дорого! — решил экономный танцовщик.

* * *

С приближением 50-летнего юбилея Нуреева его здоровье особенно стало внушать опасения. Когда приятельница танцовщика Ли Радзивилл приехала в Париж повидаться с Рудольфом, то отметила, как плохо тот выглядит, и думала, что видит его в последний раз. Но когда Радзивилл вновь приехала через несколько месяцев, то удивилась его посвежевшему виду и спросила, что Руди с собой сделал. Рудольф гордо ответил, что просто-напросто… выступал каждый вечер.

Нуреев продолжал работать, сохраняя вокруг своей болезни нерушимую стену молчания. Даже самые близкие друзья не знали реального состояния его здоровья. Рудольф доверился лишь немногим из них. «Я скоро умру», — говорил он. Танцовщик посоветовал Роберту Трэси посетить Канези относительно своего здоровья, не произнося, впрочем, страшного слова «СПИД». Остальные пребывали в неведении, причем многие из них — до последнего года его жизни.

«Он скрывал диагноз ото всех, никто даже не догадывался, каким медицинским процедурам он себя подвергал (держаться помогал морфий)», — расскажет впоследствии Ролан Пети. Последнее высказывание вызывает серьезные сомнения и не подтверждается другими свидетельствами. Уж кем-кем, а наркоманом Рудольф никогда не был!

Несмотря на все недомолвки, слухи о том, что у Нуреева СПИД, вскоре распространились по всему Парижу. И не только Парижу: по Нью-Йорку ходили сплетни, что, дабы вылечить знаменитого пациента, его врач дал ему свою собственную кровь. Мишель Канези до сих пор опровергает их: «СПИД не подчиняется подобным играм!». Танцовщик всерьез опасался, что некоторые страны, особенно США, откажут ему в визе, узнав, что он ВИЧ-инфицирован.

Вскоре знакомые перестали протягивать руку при встрече с Рудольфом. Представления о СПИДе были в то время еще более смутными, чем теперь…

Зная непростую экономическую ситуацию на оставленной родине, Рудольф при любой возможности передавал деньги матери и сестрам. Артисты, выезжающие на гастроли в Советский Союз, его друзья и знакомые какими-то немыслимыми путями перевозили через границу внушительные пачки долларов для родных Нуреева. В качестве подарков им так же передавались сладости, а главное, обувь и одежда: шубы от Ив Сен-Лорана, вечерние платья от Шанель… Похоже, Нурееву хотелось одарить близких родственников именно предметами роскоши, ведь подобные шубы и платья — бесспорное доказательство его состоятельной жизни за рубежом!

Летом 1980-го Рудольфу позвонила его племянница Гюзель. Ей было девятнадцать лет, и она придумала неплохой способ покинуть Советский Союз: вышла замуж за студента из Эквадора, когда молодой человек получал образование в СССР. Нуреев помог племяннице перебраться за рубеж. Правда, это не принесло много радости ему самому, ибо малообразованная Гюзель не интересовалась искусством и совсем не умела себя вести.

«Я видел своими глазами, как она жила в Ленинграде, в какой удручающей простоте, — свидетельствовал Руди ван Данциг, — но теперь в доме у Рудольфа все казалось ей совершенно обыкновенным или даже недостаточно хорошим. Она постоянно критиковала стряпню бедного Мануэля, которому вдруг пришлось служить двум хозяевам сразу. Ничто из еды ей не нравилось, и она нарочито обращалась с ним, как со слугой, человеком ниже себя, которым можно командовать; не верилось, что она приехала из страны, где во всеуслышание провозглашалось равноправие»[58].

Тем не менее Рудольф помогал ей, взяв на себя все расходы племянницы. Когда через два года в Лондон прикатила его сестра Роза, начались новые сложности. Роза укоряла брата в пустой трате денег, терпеть не могла его друзей и не принимала его образ жизни. Брат и сестра обладали взрывными характерами, что делало их совместное существование практически невозможным. Но отношение Рудольфа к родственникам было поистине щедрым: племянница получила от него квартиру в Париже, да еще в том доме на набережной Вольтера, где жил он сам, а сестра Роза — его собственный особняк под Монте-Карло. Он устроил Розе фиктивный брак, чтобы помочь получить гражданство. С этим была связана далее одна история, в которой Роза вновь продемонстрировала свой дурной и эгоистичный характер: когда ее фиктивный муж захотел жениться на любимой женщине и попросил развода, сестра Нуреева наотрез отказала ему. Понадобился целый год, чтобы переломить ситуацию и добиться от нее согласия!