Брак по-американски - Тайари Джонс

Я оглядел стену гаража. Конечно же, ракетка висела на маленьком крючке. Я взял ее в руки и увидел, что ее испортили время и годы простоя. Когда я ее купил, она была лучшей во всем Хилтон-Хед. Теперь от нее остался только ржавый металл и струны. Рукоятка размякла, но я изобразил бэкхенд[94], вскользь ударив по бамперу ее машины. Первый удар был случайностью, но второй, третий и четвертый получились более умышленными. Завыла, возражая, сигнализация, но я не остановился до тех пор, пока в гараж с сумкой на плече и ключами в руке не вошла Селестия.

– Милый, что ты делаешь? – она выключила сигнализацию маленьким пультом. – Все хорошо?

Жалость в ее голосе царапнула мне по коже.

– Нет, не хорошо. Как у меня может быть все хорошо?

Она покачала головой, и снова в ней была эта мягкая грусть. Я никогда не бил женщину. Мне никогда и не хотелось. Но в ту минуту мои руки горели от желания сбить это беспокойство с ее хорошенького личика.

– Рой, – сказала она. – Чего ты от меня хочешь?

Она прекрасно знала, чего я от нее хотел. Не так уж это было и сложно. Я хотел, чтобы она была мне хорошей женой и впустила меня в мой же дом. Я хотел, чтобы она ждала меня, как женщины ждали мужчин еще до Рождества Христова. Она что-то рассказывала, но мокрые щеки и болтовня, как она пыталась, исчерпали мое терпение.

– А ты не пыталась пожить как почетный гость в тюрьме штата Луизиана? А вот попытайся. Представляешь, насколько это сложно – пять лет следить за каждым своим движением, чтобы не подставляться? Тяжело тебе было встретить уставшего мужчину? Я в тюрьме соевые бобы собирал. У меня диплом Морхауза, а я возделываю землю, как мой прапрадедушка. Так что не надо мне рассказывать, как ты тут пыталась.

Она всхлипывала, когда я снова бросился на машину. Но теннисная ракетка плохо подходит к «Вольво». Я даже окна выбить не мог, только запустил сигнализацию, но Селестия ее быстро выключила.

– Рой, хватит, – сказала она, вздохнув, как уставшая мать. – Положи ракетку.

– Я тебе не ребенок, – сказал я. – Я взрослый мужчина. Почему ты не можешь со мной разговаривать как со взрослым мужчиной? – я постоянно думал, как я выгляжу в ее глазах: потный и вонючий, в одежде из «Волмарта» и свитере времен старшей школы, машу старой теннисной ракеткой как каким-то оружием. Я бросил ее на пол.

– Пожалуйста, успокойся.

Я осмотрел аккуратно подписанные ряды инструментов, надеясь увидеть там тяжелый гаечный ключ или молоток, чтобы выбить все до единого окна в этой машине. Но там, на расстоянии вытянутой руки, висел двусторонний топор, и мне он сразу приглянулся. Удивительным образом, как только я положил руку на его массивную деревянную рукоятку, комната сразу предстала передо мной под другим углом. Селестия втянула ртом воздух, у нее по лицу разлился чистый ужас. Он меня тоже злил, но уж лучше так, чем эта жалость. Я как мог размахнулся топором в узком пространстве между «Вольво» и гаражной стеной. Окно разбилось, рассыпав повсюду стекло. Но даже в ужасе у Селестии хватило ума снова выключить сигнализацию, чтобы не поднимать шума.

По-прежнему сжимая топор, я подошел к ней, но она отпрянула от меня. Я рассмеялся:

– Что, теперь меня боишься? Да ты вообще меня не знаешь.

И я вышел из гаража, закинув топор на плечо, как Поль Баньян[95], чувствуя себя мужчиной. Ступив в холодный ясный день, я собирался отправиться в Ило, взяв с собой только топор, мамино письмо и страх во взгляде своей жены.

В Бытии, кажется, говорится, что нельзя оглядываться? Дурацкий взгляд назад открыл мне, что она зримо расслабилась, радуясь, что я не забрал с собой ничего, что нельзя было бы заменить, радуясь, что я не сломал ничего, что нельзя было бы починить.

– Я вообще что-нибудь для тебя значу, Джорджия? – спросил я. – Скажи, что нет, и больше ты меня не увидишь.

Она стояла на дорожке, обхватив себя руками, будто она мерзла.

– Андре уже едет.

– Я не про Андре тебя спросил.

– Он будет через минуту.

Голова у меня раскалывалась, но я не отставал.

– Ответь, да или нет.

– Можем мы поговорить, когда Андре приедет? Мы можем…

– Перестань говорить о нем. Я спросил, любишь ли ты меня.

– Андре…

Она повторяла его имя слишком часто. Придется ей признать: в том, что произошло дальше, есть и ее вина. Я задал ей простой вопрос, а она отказалась дать мне простой ответ.

Я отвернулся от нее и резко свернул влево, шагая через двор, чувствуя, как у меня под ногами хрустит сухая трава. Шесть широких шагов привели меня к основанию тяжелого дерева. Я прикоснулся к шершавому стволу – минутное сомнение, чтобы дать Старому Гику преимущество в этом споре. Но на самом деле он был просто бесполезным старым деревом. Высокое, вот и все. Чтобы разбить скорлупу ореха с такого дерева, нужен молоток, железное упорство, и даже тогда вам все равно нужна будет отвертка, чтобы добраться до мякоти, которая по вкусу напоминает глыбу известняка. Никто не станет горевать по дереву гикори, кроме Селестии и, возможно, Андре.

В детстве, когда мне по силам был только топор вроде того, какой был у Джорджа Вашингтона, Рой-старший показал мне, как срубить дерево. Согни ноги в коленях, замах бери пониже и посильней и бей прямо. Селестия плакала, как ребенок, который у нас не родился, подвывая и мяукая с каждым взмахом топора. Поверьте: я не сбавлял темпа, даже когда мои плечи горели, а руки свело дрожью. При каждом ударе от раненого ствола отлетали свежие щепки, осыпая мое лицо горячими покалываниями.

– Погромче, Джорджия, – закричал я, вонзая топор в толстый серый ствол, ощущая наслаждение и мощь с каждым ударом. – Я спросил, любишь ли ты меня.

Я ждал, что, вернувшись, обнаружу дома хаос психологический. Но когда мой внедорожник подъехал к тупику на Линн Вэлли Роуд, меня встретило нечто скорее материальное, нежели эмоциональное. Селестия, одетая на работу, стояла на ведущей к гаражу дорожке и всхлипывала, поднеся к лицу кулаки, пока Рой Гамильтон рубил Старого Гика моим двусторонним топором. Я надеялся, что мне это привиделось. В конце концов, я долго сидел за рулем. Но пронзительный звук, с каким металл бился о дерево, убедил меня, что это наяву.

Рой с Селестией произнесли мое имя хором, взяв причудливый аккорд. Я разрывался, не зная, с кем говорить, и поэтому задал вопрос, на который могли ответить они оба:

– Что тут, черт возьми, происходит?

Селестия показала на Старого Гика, а Рой сделал еще один отчаянный взмах, вонзил топор в дерево и оставил его там, как застрявший в камне меч. Я стоял на дорожке, ровно между ними – двумя отдельными планетами, где у каждой было свое гравитационное поле и орбита. Солнце сияло над нами, излучая свет, но не тепло.