Брак по-американски - Тайари Джонс

– Ой, кто это тут, – сказал Рой. – Третий самый ужасный в мире человек, – он поднял полу рубашки и вытер ей взмокший лоб. – Герой дня, – он улыбнулся, показав кривые и неполные ряды зубов. Из дерева торчал неподвижный топор. Не уверен, что я узнал бы Роя, столкнувшись с ним на улице. Да, он по-прежнему был Роем, но тюрьма сделала его массивнее, его лоб смяли глубокие борозды, а плечи слегка надвинулись на перекачанную грудь. Хотя мы были примерно одного возраста, он выглядел гораздо старше меня, но казался не умудренным политиком, как Рой-старший, а могучей машиной, работавшей на износ.

– Как жизнь, Рой?

– Ну… – он посмотрел на солнце, даже не прищурившись. – Меня посадили ни за что, а когда я приехал домой, моя жена уже спит с моим другом.

Селестия подошла ко мне, будто я, как обычно, вернулся домой с работы. По привычке, я обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Ее прикосновение меня обнадежило. Неважно, что происходило в мое отсутствие, сейчас ее обнимал именно я.

– С тобой все хорошо, Селестия?

– Да, с ней все хорошо, – сказал Рой. – Ты же знаешь, я ничего ей не сделаю. Я ведь все еще Рой. Может, она мне больше не жена, но я все еще ее муж. Разве не видишь? – и он поднял руки вверх, будто доказывая, что у него нет оружия. – Давай поговорим, Дре. Сядем вдвоем, как мужчины.

– Рой, – сказал я. – Очевидно, у нас тут конфликт. Как мы можем его подавить? – выпустив Селестию, мои руки казались мне ненужными. – Все хорошо, – сказал я ей, хотя на самом деле пытался убедить в этом себя. Вслед за Роем вскинув руки в жесте «Не стреляй», я двинулся к Старому Гику. Запах обнаженной древесины был странновато-сладким, почти как сахарный тростник. Выбитые щепки валялись на траве, как бесформенные конфетти.

– Давай поговорим, – сказал Рой. – Прости, что я так с вашим деревом. На меня что-то нашло. Мужские чувства. У меня много чувств, – он смахнул щепки с сиденья.

– Эту лавочку мой отец сделал, – сказал я. – Когда я маленький был.

– Дре, – сказал он. – Тебе больше сказать нечего? – внезапно он вскочил и схватил меня, сжав меня в мужских объятиях, хлопнув ладонью мне по спине. Я отпрянул от его прикосновения, и мне стало стыдно за это.

– Ну, Дре, – сказал он, отпустив меня и плюхнувшись на лавочку. – Что нового?

– Да вот, кое-что.

– Ну, может, обсудим это?

– Можно, – сказал я.

Рой похлопал по лавочке рядом с собой и прислонился к дереву, вытянув перед собой ноги.

– Мой старик тебе рассказал, как мы тебя обманули?

– Что-то говорил об этом.

– Ну, так как же так вышло? Просто расскажи мне, и, обещаю, я уйду. Как так вышло, что ты сказал: «Пошел-ка Рой в жопу. Жаль, что он тюрьме, но я, пожалуй, заберу себе его бабу»?

– Ты все не так понимаешь, – сказал я. – Ты знаешь, что все было не так. – Селестия стояла на дорожке, и наши слова до нее не долетали. В этом было что-то грязное, и я поманил ее к нам.

– Не зови ее сюда, – сказал Рой. – Это касается только нас с тобой.

– Это касается нас троих.

На другой стороне улицы наша соседка выпрямляла пуансеттии, расставляя их в ряд. Рой помахал ей, и она помахала в ответ.

– Может, весь район пригласим, чтобы это касалось нас всех?

Селестия села между нами на скамейку, чистая как дождь. Я обнял ее за плечи.

– Не трогай ее, – сказал Рой. – Тебе не нужно писать на нее, как собаке, чтобы пометить территорию. Прояви уважение.

– Я не территория, – сказала Селестия.

Рой встал и стал нервно расхаживать туда-сюда.

– Я пытаюсь проявить милосердие. Богом клянусь, я был невиновен. Невиновен. Я занимался своими делами, и вдруг меня посадили. С тобой это тоже может случиться, Дре. Она-сказала-он-сказал, и все, этого достаточно, чтобы все обрушилось. Думаешь, полицейским не плевать, что у тебя свой дом и «Мерс»-внедорожник? То, что случилось со мной, может произойти с каждым.

– Думаешь, я не знаю? – спросил я. – Я всю жизнь прожил черным.

– Рой, не прошло ни единого дня, когда мы бы о тебе не говорили, не думали о тебе, – сказала Селестия. – Ты думаешь, мы о тебе забыли, но мы не забыли. Мы думали, что ты уже не вернешься, – сказала Селестия.

Пока она говорила, я сидел молча. Она произносила слова, которые выбрали мы оба, но теперь они звучали не совсем правдиво. Говорили ли мы, что наши отношения – это случайное стечение обстоятельств? Говорили ли мы также, что полюбили друг друга только потому, что Рой отсутствовал? Но это ложь. Мы полюбили друг друга потому, что мы всегда друг друга любили, и я отказываюсь утверждать что-либо иное.

– Селестия, – сказал Рой. – Замолчи.

– Слушай, Рой, – сказал я, – тебе придется понять, что мы вместе. Точка. Детали уже не важны. Точка.

– Точка? – переспросил он.

– Точка, – повторил я.

– Слушайте, – взмолилась Селестия, – вы оба.

– Иди в дом, – сказал Рой. – Дай я поговорю с Дре.

Я слегка надавил рукой ей на поясницу, чтобы убедить ее пойти к двери, но она была непреклонна.

– Не пойду я, – сказала она. – Это и моя жизнь тоже, – восхищение, которое я испытывал к ней, вспыхнуло на резком лице Роя.

– Ну, слушай, если хочешь, – сказал он. – Я ради твоего же блага попросил тебя пойти в дом. Не надо тебе слышать, о чем мы тут с Андре будем говорить. Я пытаюсь вести себя благородно.

– Это ее выбор, – сказал я. – У нас нет секретов друг от друга.

– Еще как есть, – усмехнулся Рой. – Спроси ее про прошлую ночь.

Я спросил ее взглядом, но ее лицо ничего не выражало, словно закрытое шторами от солнца.

– Я тебе говорю, ты сама не захочешь тут находиться, – сказал Рой Селестии. – Когда говорят мужчины, это тебе не миленькие беседы. К этому, на самом деле, и сводится тюрьма. Слишком много мужчин разом. Ты сидишь там, зная, что в мире полно женщин, которые сажают цветы, наводят красоту, облагораживают планету. Но там я сидел в клетке, как зверь, с кучей других зверей. Так что даю тебе последний шанс, Селестия. Отведи свою хорошенькую головку домой. Пошей кукол или еще что-нибудь поделай.

– Я не пойду, – сказала она. – Тут должен остаться кто-то разумный.

– Пойди в дом, милая, – сказал я. – У тебя вчера был весь день, чтобы с ним поговорить, – я попытался произнести слово поговорить невозмутимо, не так, будто я гадал, чем они занимались помимо разговоров.

– Нам десяти минут хватит, – сказал Рой. – Это недолго.

Селестия встала. Пока она шла, я смотрел на ее спину, гладкую и сильную. Рой взглянул через дорогу на соседку, которая уже смотрела на нас открыто, даже не пытаясь заниматься цветами.

Когда Селестия, наконец, скрылась, он сказал: