Дети декабря - Платон Беседин

– Подкинул бы деньжат, доставил бы точно к дому, – говорит таксист, этот поднаторевший чтец мыслей.

– А может, – меня посещает идея, от величия и очевидности которой я подаюсь вперёд, – вы меня довезёте, а я денежку на месте отдам? Оставлю вам что-то в залог, быстро поднимусь и спущусь, а?

– Не-а, – водитель приоткрывает окно, – вечером – деньги, утром – стулья. Евросоюз вон тоже обещал Украину принять…

И он заходится в кашляющем смехе. Оставшиеся километры мы едем под его шуточки о Кличко, Яценюке и Виктории Нуланд. Когда машина тормозит у шлагбаума, закрывающего въезд на площадку перед зданием автовокзала, – на ней в дальнем углу, под разросшимися платанами, ещё стоят автобусы – водила финалит:

– Так что не ешь американские пирожки – бандеровцем станешь!

Неопределённо цокаю в ответ и выхожу из авто в севастопольскую ночь, прохладную, ароматную, как охлаждённое шампанское в приморских кафе.

2

Автовокзал, тёмный, безлюдный, такой привычный в дневное время, сейчас кажется незнакомым, чужим, таящим в себе опасности и секреты, хотя последние десять, двадцать лет здесь ничего не меняется. Те же приземистые, обросшие пристройками здания и вытянутые тополя с почти прозрачными в своей тонкой белизне ветками окружают его по периметру, а чуть дальше, скрытый во тьме, покоится чёрный, с красной звездой на кованом брюхе паровоз «Железняков», герой войны. И женщина, берущая плату за пользование туалетом, на приветствие всегда реагирует одинаково: «Ты у меня поумничай ещё!» Но это днём, а сейчас – лишь пустая асфальтированная площадка под исколотым яркими звёздами небом.

Шалман, о котором столь перспективно отзывался водитель, не работает, только кофейный автомат у входа, заключённый в решётчатый панцирь, источает тусклый, чахоточный свет. Дверь – без табличек, вывесок или каких-либо других опознавательно-информирующих знаков – кажется, срослась с кирпичной стеной, и если бы не красно-белая вывеска «Турист», одним своим видом настойчиво рекомендующая пересмотреть или посмотреть фильм «Спортлото-82», строение можно было бы принять за покосившийся сарай. Пробую попасть в главное здание автовокзала, но оно тоже закрыто, и автобусы под платанами смотрятся уже не столь естественно, как раньше, а скорее чудно, неуместно.

У одного из них, весёлой расцветки, трётся человек в лазурно-голубой куртке футбольного клуба «Севастополь».

– Извините, простите, – кричу я ему, идя через тёмную вокзальную площадь, от одного, под зданием касс, к другому, над автобусами, пятачку света, – можно вас на секундочку? – Человек не реагирует. – Простите, где здесь можно зарядить телефон?

Наконец слышит, поворачивается. Даже на расстоянии в нос кидается агрессивная вонь перегара. Человек пьян. Он расшатанно пялится на меня, и приходится повторить вопрос.

– А, это, – всё же сообразив, он несколько раз плюшево машет рукой, – туда…

– Туда? – повторяю за ним бессмысленный жест.

– Да, – так же неопределённо кивает он.

– Хорошо, спасибо. – От такого всё равно ничего не добьёшься.

Но на остановке я понимаю, что он имел в виду. Здесь есть работающий ларёк, этот реликтовый экспонат из девяностых. В зарешеченном окошке горит свет, и я стучусь туда.

– Здравствуйте!

– Да, что?

Одутловатое раскрасневшееся лицо. Полная женщина, которая будто носит его, поправляет растрепавшуюся причёску. В дальнем углу на перевёрнутом деревянном ящике сидит ухмыляющийся мужик в кепке Chicago Bulls.

– Извините, у вас есть тонкая зарядка Nokia? Я только приехал, сел телефон…

– Да, да, – отвечая, женщина морщится, – пятьдесят рублей…

– Я не покупать, мне просто…

– Я и не предлагаю покупать. Пятьдесят рублей – полчаса зарядки, – она наконец разбирается со своими взбалмошными волосами.

– Мне не надо полчаса, всего пять минут, – чувствую, как выворачивающе подступает тошнота, то ли от волнения, то ли от пива и кошачьего корма, – один звонок…

– Пятьдесят рублей!

– Простите, но я сейчас без денег…

– Так чего лезешь?! – ещё больше морщится продавщица и захлопывает окошко.

Её безапелляционность обездвиживает, и я стою в растерянности, зная, что все мои просьбы разобьются о красную стену одутловатого лица и принесут его носительнице суррогат удовольствия, расфасованный по бутылкам, где на этикетках – моя жалкая, растерянная физиономия. Но надо пытаться, и я, постучавшись, дождавшись реакции, бросаюсь в блицкриг:

– Можете взять что-то, – запинаюсь, – ценное, но всего пять минут позвонить…

– Слушай, отвали, а?!

Продавщица повторно захлопывает окошко. Дикость!

Ночь, автовокзал, ларёк. Молодой мужчина, загуляв, просадил деньги, посадил телефон и теперь переживает… за что? Тут мысль моя сбивается, тонет в пахнущих мазутом водах Южной бухты, и плавающие на маслянистой поверхности пакеты, эти мёртвые полиэтиленовые медузы, кажутся надгробиями.

Ну, без денег, ну, без связи, но ведь не мальчик уже – штанишки коротки, рубашечка помята, – да и вокруг не глухая, закупоренная безвыходностью ночь. Идти до дома минут пятьдесят, час, не больше. Так откуда это дурное волнение, откуда эта бестолковая суета?

Есть нечто паническое внутри – щемящее, бодающее, нарушающее целостность всей системы. Оттого бередит въедливая необходимость позвонить, сообщить, что всё хорошо; всё хорошо, слышите? А хамоватая тётка с поношенным лицом утверждается за мой счёт и не помогает в том, в чём любой человек, в общем-то, помогать обязан.

Разъярённый, я несколько раз бью по стене ларька, привыкшего, наверное, к подобным истерикам.

– Эй, ты, эй, открой! – кричу я, уверенный в праведности своего гнева.

Но распахивается не окошко, а дверь. Оттуда вываливается мужик в кепке Chicago Bulls. Лицо у него какого-то лилового, словно головка члена, цвета. Настроен мужик беспощадно.

– Тебе, сука, неясно сказано? А ну проваливай нах!

– Слушайте, мне просто надо зарядить телефон!

– По-хорошему не понимаешь, да? – мужик выходит из ларька, в левой руке у него монтировка, обмотанная тёмным скотчем. – А ну, нах!

Он замахивается скорее для вида – во всяком случае, так хочется думать, – но и этого достаточно: я делаю пару шагов назад, а потом уже быстрее – прочь от ларька.

– Суки! – мой нелепый, почти детский выкрик. Мужик реагирует довольной ухмылкой. Тоже мне герой.

«Ничего, хрен с ним! Прорвёмся!» – раззадориваю я себя на Днепровском мосту. И проносящиеся мимо машины, одна за другой, по частичке захватывают мой негатив с собой.

Днепровский мост, помню, открывал Виктор Янукович, одетый в светлый летний костюм, так контрастировавший с его лицом цвета разбавленного молоком чифира. Я присутствовал как журналист, разглядывал украинского президента и удивлялся, пару раз вслух, почему такие люди, как Проффесор[56], управляют сорокапятимиллионным государством. Но, возвращаясь домой, меж разрисованных стен, пищащих груд мусора и червивого гнилозубья пней понял, что в этом есть закономерность.