Станция Одиннадцать - Эмили Сент-Джон Мандел

– Кажется, тут я не очень понимаю, – продолжал Саид. – Ту часть философии, где говорится о свете. Как вы можете нести свет, если вы он и есть? Не мог бы ты мне объяснить…

Кларнетистка считалась одним из лучших охотников в «Симфонии». После катастрофы она три года выживала в лесу в одиночку. И теперь, даже отравленная неизвестно чем, даже со связанными за спиной руками, она смогла беззвучно исчезнуть среди деревьев, убраться подальше от поляны и так же бесшумно выйти на дорогу. Кларнетистка бежала, пока ночь не сменилась серыми тенями и рассветом. Потом долгие часы шагала вперед, спотыкаясь в полубреду и мечтая о воде, и наконец упала в руки разведчиков «Симфонии» уже утром, когда на небе начали сгущаться тучи. Она передала самое важное – «Вы должны сменить маршрут», – пока ее несли к остальным, которые как раз убрали с дороги последние куски распиленных деревьев. Дирижер услышала послание под первыми каплями дождя и мгновенно приказала проложить другой путь. Затем она отправила разведчиков на поиски Кирстен и Августа – они рыбачили где-то впереди – но в таком ливне найти их не удалось. И «Симфония» двинулась в путь, свернув в глубь земель к запутанному сплетению проселочных дорог, которые позже приведут их к аэропорту Северн-Сити. Кларнетистка ехала в первой повозке, то и дело теряя сознание. Александра держала у ее губ бутылку воды, помогая пить.

50

Татуировки в виде ножей на запястье Кирстен.

Первая появилась из-за человека, который напал на пятнадцатилетнюю Кирстен в ее первый год в «Симфонии». Мужчина выскочил из зарослей и не произнес ни слова, но Кирстен сразу поняла, что ему надо. Все звуки исчезли, а время будто замедлило ход. Кирстен смутно понимала, что мужчина движется быстро и неумолимо, однако она успела достать и метнуть нож. Лезвие блеснуло на солнце и невозможно плавно вошло в плоть. Схватившись за горло, мужчина взвизгнул. Кирстен увидела, как он открыл рот, и поняла, что остальные участники «Симфонии», вдруг столпившиеся вокруг, услышали крик. И звуки наконец постепенно начали возвращаться, а время вновь потекло в привычном темпе.

«Психологическая реакция на опасность», – пояснил Дитер, когда Кирстен рассказала о тех беззвучных, растянувшихся надолго мгновениях. Ответ показался достаточно разумным, однако Кирстен не могла понять, почему так спокойно выдернула из горла нож и вытерла лезвие. Поэтому она прекратила вспоминать, что же случилось в первый год в пути в те тринадцать забытых месяцев после ухода из Торонто и до прибытия в город Охайо, где оставалась с братом до его смерти и до появления «Симфонии». Кирстен поняла: она совершенно не хочет знать, что происходило с ней в тот год.

Второй черный нож Кирстен заработала спустя два года за убитого около Макино-Сити человека. «Симфонию» предупреждали, что в тех местах орудуют бандиты, но никто не ожидал, что они вдруг шагнут на дорогу впереди, появившись из тумана. Двое мужчин с ружьями, еще двое – с мачете. Один из стрелков монотонно перечислил требования – еда, четыре лошади и женщина.

«Отдадите все, и никто не умрет», – произнес бандит, и Кирстен скорее ощутила, чем услышала, как за ее спиной шестой гитарист наложил на лук стрелу.

«Я беру левого. Один, два…»

На счет «три» мужчины с ружьями рухнули на землю, один со стрелой во лбу, другой с ножом Кирстен в груди. Дирижер прикончила оставшихся бандитов двумя выстрелами. Участники «Симфонии» забрали оружие бандитов и бросили их тела в лесу на корм зверью, а затем вошли в город, где собирались показать «Ромео и Джульетту».

Кирстен надеялась, что третьей татуировки уже не будет. «И увидел я новое небо и новую землю», – прошептал тогда лучник. Кирстен заметила выражение лица Августа и поняла, что сегодня он впервые убил человека. Августу колоссально повезло дожить до двадцатого года, не замарав руки чужой кровью. И если бы Кирстен не настолько вымоталась, если бы из-за жутких новостей Саида все ее силы не уходили на очередной вдох, она рассказала бы Августу, что убийство другого можно пережить. Но ты изменишься и будешь видеть своих жертв каждую ночь.

Где же пророк?.. Они почти все время шли молча, охваченные скорбью, и прислушивались, не раздастся ли снова лай. Знаки, указывающие дорогу к аэропорту, уводили их прочь от озера и центра города, к когда-то жилым улицам. В лучах утреннего солнца заброшенный город казался красивым. Сквозь гравий дорожек проросли цветы, пороги домов окутал зеленый мох. Кустарники словно оживали благодаря сидящим на них бабочкам. Ослепительно-яркий мир. У Кирстен сдавило горло. Дома – пустые оболочки между бывшими подъездными аллеями. Вдоль правой обочины тянулись машины – ржавая рухлядь на спущенных шинах. В окнах лишь мусор, оставшийся от старого мира: мятые пакетики из-под чипсов, остатки картонных коробок из-под пиццы, электронные штуки с кнопками и экранами.

У трассы они обнаружили знак, ведущий к аэропорту. На самом деле достаточно было просто идти вдоль пробки. Наверняка именно к аэропорту ринулись все люди, но либо у них закончился бензин, либо им пришлось оставить машины, так как затор не двигался, либо они умерли от гриппа прямо за рулем. Пророка нигде не было видно. Только неподвижные и бесконечные ряды блестящих на солнце автомобилей.

Кирстен, Август и Саид пошли по усыпанной гравием обочине. Им попалось место, где дорогу оплел дотянувшийся из лесу плющ, чьи листки мягко щекотали ноги Кирстен. Все ее органы чувств обострились, она пыталась понять, где же пророк – впереди или сзади? – однако различала лишь гул окружающего мира. Цикады, птицы, стрекозы, семейство оленей… Машины стояли под странными углами, врезавшись друг другу в бамперы, наполовину съехав с дороги. Поднятые дворники, кое-где – опутанные ржавыми цепями колеса. Значит, в то время шел снег, причем сильный.

– Что такое? – спросил Август, и Кирстен вдруг поняла, что стоит на месте.

Грипп, снегопад, пробка. Выбор: ждать в машине, неспособной сдвинуться из-за плотного затора, и жечь бензин ради тепла, пока он не кончится? Или бросить авто и идти пешком, возможно, с детьми? Но куда? К аэропорту? Обратно домой?

– Ты что-то видишь? – шепотом спросил Саид. Августу уже милю пути приходилось его поддерживать.

Я вижу все.

– Ничего, – ответила Кирстен.

Однажды у Кинкардина ей встретился старик, который утверждал, что жертвы преследуют своих убийц до самой могилы. Именно об этом Кирстен и думала, шагая. Она представляла, как души тянутся по дороге, словно консервные банки на веревочке. Как лучник улыбнулся в самом конце.

Они обнаружили съезд с магистрали, что уходил к аэропорту, и к середине дня добрались до заграждения. Давний фанерный знак предупреждал о грузинском гриппе. Вокруг валялись дорожные конусы и оранжевые барьеры из пластика. Кирстен невольно задумалась о том, каково было добраться сюда во время метели, отчаянно пытаясь спастись от бушующей в городе болезни. Как в самом конце пути видишь этот знак и понимаешь, что спасения уже не будет. Может, ты заражен и сам, может, у тебя на руках больной ребенок. Даже не всматриваясь, Кирстен знала, что в окрестном лесу полно скелетов. Некоторые люди вернулись бы обратно по своим следам на снегу, прошли бы многие мили в поисках безопасного места, но грипп был вездесущ. Другие, больные или слишком уставшие, сходили бы с шоссе и, улегшись на спину, смотрели бы на падающий снег и холодное небо. «Вчера мне приснилось, что я увидел самолет». Кирстен замерла, охваченная мыслями о Дитере. И расслышала в тишине далекий лай.