Пламя изменений - Алексей Олейников

– Это только эксперимент, я люблю Джея всем сердцем…

Тарелки, одна за другой, вылетели из сушилки, две прошли мимо, одна врезалась Барду в колено, вторая в живот.

Стойка с ножами на столе задрожала, упала набок. Ножи задребезжали и поползли к краю стола.

– Виноват! – заорал Эдвард, когда они сорвались в воздух.

Эвелина оборвала песню. Ножи потеряли скорость и с печальным стуком вошли в стену под окном. Ураган мгновенно стих, и Бард с воплем рухнул на землю.

– Что? – недоверчиво спросила она.

– Я виноват, – Эдвард с трудом поднялся, упал на подоконник. – Надо было рассказать тебе…

Эвелина подняла флейту.

– Нельзя было ставить опыты на людях! – торопливо сказал Бард. – Это… неэтично.

– Подло.

– Ага.

– Мерзко.

– Точно.

– Бесчеловечно.

– Абсолютно согласен.

– Мне стыдно, что ты мой брат!

– И мне стыдно, что я твой брат.

– Эд, хватит паясничать!

– Ладно-ладно! – Эдвард замахал руками. – Мир, сестрица?

– И не думай! Я тебе этого долго не забуду! Сейчас же верни Джея в прежнее состояние и никогда больше не смей на него воздействовать. Ты понял? Он мой хранитель, Эд, он – это я, а я – это он! Ты чем думал?!

– Я бы никогда не причинил тебе вреда, Эви, – серьезно сказал Эдвард. Он пошарил за окном, поднял лиру и извлек несколько созвучий. – Все, с ним все в порядке.

– Развлекаетесь? – На пороге стоял Дьюла, он сумрачно озирал разгромленную кухню.

– Просто от души веселимся! – возмутилась Эвелина. – Этот идиот ставил опыты на Джее!

– Воздух пахнет перевертышами, – сказал зверодушец. – Сюда идет Стая. Эд, ты бы не мог проверить?

– Песня Поиска? – Эдвард хотел присесть на подоконник, но тут же подскочил, уколовшись об острый скол дерева. – Я там… во дворе попробую.

– Они нас нашли? – спросила Эвелина.

Дьюла пожал плечами:

– Этого следовало ожидать. Пустые земли, они здесь хозяева.

– Непонятно, где местное правительство! Чем занята французская армия?

– Ты же слышала новости, – оскалился Дьюла. – У них есть проблемы важнее, чем разбираться с брошенными территориями, на которых шастают чудовища.

– Это же почти две провинции! Миллионы людей – как они сумели их так быстро переселить?!

– Страх – лучший помощник. Люди боятся радиации, хотя она далеко не самое страшное. Здесь вот радиации вообще нет, роза ветров так легла…

– Все равно здесь наверняка осталось много людей, – сказала Эвелина. – Я бы не бросила свой дом вот так вот…

– Не людей, – поправил ее Дьюла. – Перевертышей. Теперь здесь очень много перевертышей. Как Гильдия сумела создать так много своего пушечного мяса так быстро?

– Вот у них и спросишь, – Эд, мрачнее тучи, объявился в окне. – Сюда идет вся Стая. Часа через два появятся первые.

– Сколько их?

– Примерно триста. А еще приближается отряд темников. Хорошо экипированный, много техники. Орфисты, куклы. И миньон.

– Скажу Джанго, чтобы выставил Кольцо Магуса, – Дьюла сорвался, быстрым шагом вышел и побежал по улице.

– Эви, ты по-прежнему думаешь, что не стоит будить Дженни? – спросил Бард.

Эвелина вздохнула, опустила руки:

– Не знаю.

Материя стонала, но это был сладкий стон освобождения. Это было счастье расточения накопленных сил, симфония творения, каким оно должно было быть. Это ликующая радость, подобная танцу звезды, только там, в недрах небесных костров, еще можно встретить подобную музыку – музыку первых дней творения этой планеты. Она все явственней слышала эти мелодии, в них не было ничего, привычного человеческому уху, и они едва вмещались в ее сознание, но с каждым следующим шагом они были все понятнее.

Мэй, дочь моя, будь осторожна, держи себя, соблюдай пределы!

Голос мастера не оставлял ее, его воля – холодный обруч – сковывала ее, она мешала, но Мэй не могла ослушаться своего господина и смиряла торжество пламени, рвущегося из ее сердца. И так достаточно, и так великолепно, говорила она себе. Она плыла, поддерживаемая пламенным вихрем, двигая вал пламени – поперек всего острова, от края до края. Здесь не должно остаться ничего живого.

Не только мастер тормозил ее – необходимость беречь войска также раздражала. Колонна техники тянулась за ее спиной, в изрядном отдалении, бойцы забрались на броню, потому что только танки и бронированные куклы могли идти по остывающей магме, в которую Мэй превращала верхний слой почвы острова Ловцов.

Она сжигала рощи, испаряла ручьи и озера, сдирала холмы, она вскрывала своим скальпелем кротовьи норы, из которых то и дело норовили выскочить отряды противника, и тогда приходилось отвлекаться, замедлять шаг, чтобы испепелить их.

Права она была, солдаты ее только замедляли, одна бы управилась быстрее.

Эти глупые Ловцы, они надеются остановить ее, швыряя скалы, обрушивая удары торнадо и раскалывая небо над головой. Пусть затевают небесное варево, пусть раскалывают землю и обрушивают ей на голову венцы молний, пусть хлещут ее стену бичами водяных смерчей – все, что попадает в водоворот ее пламени, лишь усиливает его. Зажечь этот огонь было трудно, но поддерживать его, когда он разгорелся, уже легко.

Это она протянулась от края до края острова, это она пила воздух, землю и воду и катилась, катилась вперед, к белой башне, над которой бушевала гроза. Как ей легко, как никогда прежде, и даже боль, даже ярость от потери Зорича отступают, когда она погружается глубже в танец пламени, потому что там, в его глубине, ей чудятся его глаза, его улыбка – словно Андрей не исчез бесследно, а влился в бесконечную пляску освобожденной материи.

Ах, как жаль, что никто из ее братьев и сестер не видит этого воочию, как жаль, что здесь нет мастера – только они могли бы оценить красоту, которую она создавала, неостановимый круговорот форм и оттенков состояния, все, что попадало в сферу ее танца, вовлекалось в круг преобразования, материя становилась всем, чем могла стать. Это снаружи ее пламя выглядело как огненная стена, пожирающая все. Но те, кто сумел бы войти в него и не сгореть в мгновение ока, узрели бы чудеса, каких эта земля не видела целые эоны! Дворцы из кипящей ртути, цветы из драгоценных камней, водопады жидкого дерева, в которых вспыхивали и исчезали серебряные спины рыб, они выбрасывались на скалы из меха и кровоточащей плоти, бились в корнях газовых деревьев, чтобы испариться и прорасти цветами обсидиана или живыми существами из сияющей плазмы.