Безумный Макс. Поручик Империи - Михаил Ланцов

Что же до косвенных признаков, то и с ними была беда. Парадных портретов Великих княжон он не видел, фотографий из будущего не помнил, а те уродства, что, как правило, печатались в местных газетах, никуда не годились. То есть годились, конечно, но по ним можно было опознать добрую половину Петрограда. И необязательно женскую. С Александрой Федоровной выходило лучше. Но не сильно. Парадный портрет, увиденный в Зимнем дворце, запечатлел Императрицу совсем юной, едва ли старше той прелестницы с фотографии, запомненной им в будущем.

Так что никаких доказательств своих измышлений он не имел. Лишь подозрения. Надеясь, что со временем все окончательно прояснится.

– Максим Федорович, – спросил его капитан на вокзале в Петрограде. – Вы бледны. С вами все хорошо?

– Все прекрасно, – кивнул поручик. – Я две недели назад отказался от лекарств, снимающих боль, и нога иной раз беспокоит. Но не сильно.

– Вы уверены, что все хорошо?

– Вполне.

Дел никаких в тот день не решали. Просто отметили факт прибытия и отпустили до утра. Но ушел поручик недалеко. Его «приютил» тот самый капитан. Дескать, гостиницы переполнены, и он как благородный человек не может пройти мимо беды Максима Федоровича. Да и куда ему с раненой ногой?

Почему нет? Вечером посетили ресторан. Покушали. Выпили по рюмочке. Немного поговорили о малозначительных вещах.

Петрограда еще не коснулась война, поэтому он был милый, приятный, ухоженный и весьма изящный. Во всяком случае, его центральные районы. Что там на рабочих окраинах – бог весть. Но тут было все замечательно.

Переночевали.

Очень тщательно привели себя в порядок и поехали по делам – на ковер к начальству. Однако вместо того, чтобы заехать во вчерашнее заведение, они покатили по Невскому в сторону Генерального штаба. Это поручика немало напрягло. Он прекрасно понимал, что в то заведение ему путь заказан. Если уж умницу Головина всякие там Бонч-Бруевичи[41] и прочие вредители сожрали, то его и на порог не пустят. Слишком явным новатором он выглядит, диссонируя с духом «этой богадельни».

Но, минув арку Генерального штаба, пролетка покатила дальше.

– Куда мы едем? – поинтересовался Максим, продемонстрировав некоторую нервозность.

– В Зимний дворец.

– Мне было предписано явиться по другому адресу. Как это понимать?

– Вас хочет видеть Его Императорское Величество.

Поручик побледнел. Но возражать не стал. На фоне его переживаний о генитальном терроризме, этот внезапный вызов к Императору выглядел очень несвоевременно. Но в бега он не подался. Все было слишком неочевидно. Мало ли? Тем более что он действительно не знал наверняка, является ли Татьяна Николаевна Великой княжной. А если и так, то вряд ли удалось столь быстро все выяснить и доложить наверх. Бегства же его никто не поймет. Да и всегда успеется, чай, не в кандалах ведут.

Подъехали.

Выгрузились из пролетки. Вошли в холл. Капитан сдал Максима какому-то поручику лейб-гвардии. Немного повертелись перед зеркалом, приводя внешний вид после дороги в порядок. Поднялись по лестнице на второй этаж. Вошли в галерею 1812 года. Остановились, не доходя до дверей у караула, где их уже ждали.

Лейб-гвардеец доложился полковнику, тоже совсем не армейскому. Тот подошел ближе и осмотрел Максима Федоровича с головы до ног. Все. Вообще все. От блеска качественно надраенных сапог до чистоты бритья и посадки мундира. Но поручик старался, придраться было не к чему. Полагал, что придется предстать перед возможным начальством. Вот и не хотел ударить в грязь лицом. Об Императоре и не помышлял. Однако все одно – пригодилось.

Минуты две пытливый взгляд лейб-гвардейского полковника изучал поручика. После чего он удовлетворенно кивнул и произнес:

– Следуйте за мной.

А потом развернулся и пошел вперед, нырнув в правую дверь.

Максим тяжело вздохнул. Вручил лейб-гвардии поручику свою трость, нисколько не заботясь о ее судьбе, и, собрав волю в кулак, двинулся за полковником чеканным шагом. Было больно. Но он уже догадался, зачем его пригласили. И что там, в Георгиевском зале Зимнего дворца, судя по гулу шепотков, уже собралась целая толпа народа. А значит, что? Правильно. Нужно производить впечатление.

Вошел.

Весь Большой тронный зал был заполнен людьми, стоящими по левую и правую стороны от просторного прохода в центре.

Максим выдвинулся вперед и остановился на указанном ему месте. Вытянулся по стойке «смирно», удерживая головной убор в правой руке, а левую опустив на рукоятку уставной шашки. Его широкие плечи хорошо тренированного тела были расправлены и производили самое благоприятное впечатление. Равно как и выбритая голова. Вся. Он не носил ни усов, ни бороды, ни бакенбард. Даже сверху волос не имелось – тщательно выскобленная кожа сверкала. Но ему этот образ шел – его волевое лицо с правильными чертами и идеальной геометрией черепа напоминало скульптуру. Что в сочетании с крепкой «рамой» выгодно отличало на фоне остальных офицеров…

Император сидел на троне и задумчиво рассматривал странного поручика. Ни радости в глазах Максима, ни восторгов. Спокойный. Уверенный в себе. Даже слегка хмурый и словно бы чем-то недовольный. Вроде как оторвали от дела всякой суетой.

Награждение начали издалека. Точнее, с фундамента, без которого не было никакой возможности оформлять приказы. За неимением возможности установить личность потерявшего память поручика, ему решили присвоить фамилию. Если бы не было такого резонанса, обошлись бы чем-нибудь банальным вроде «Непомнящего» или «Беспамятного». Но все вышло куда как интереснее.

Дело в том, что светлейший князь Иван Николаевич Меншиков-Корейша[42] в свои сорок восемь лет был хоть и женат, но бездетен. То есть с его смертью род Меншиковых должен был угаснуть. Вновь. Не прошло и поколения.

Впечатленный подвигами поручика, светлейший князь подсуетился, заявив, что такой офицер сможет лучшим образом продолжить славные традиции его семейства. И походатайствовал об усыновлении. Тем более что Максим имел с ним определенные сходства как по лицу, так и по конституции. Такой же крепкий и широкоплечий, только ростом выше. Не копия, конечно, но поставь рядом и скажи, что отец и сын – никто и сомневаться не станет. Очень удачное в этом плане обстоятельство.