Герцогиня: ветер судьбы - Марианна Красовская

лице Армана впервые за последние дни появляется улыбка. Он стоит, широко расставив ноги и расправив плечи.

– Что, морские черти, домой? Небось в море больше и не сунетесь?

– С тобой, капитан, хоть морскому дьяволу в пасть! – кричит кто-то, и все его поддерживают.

– Тогда – за работу! Отдать концы! Поднять паруса!

Хлопанье крыльев — на нос корабля опускается ястреб. Красивый, могучий, с острым клювом и внимательными глазами. Что ж, все в сборе. Теперь, действительно, можно и отплывать.

40. Сломанная стрела

Капитанская каюта на «Сердце Севера» была невероятно удобной. Матросы вычистили ее, починили стол и койку, собрали все самое ценное в сундуки: карты, приборы, одежду. Подзорную трубу капитанскую даже нашли. Все здесь снова сияло, как прежде.

На широкой капитанской койке — свежее белье. За ширмой — настоящая медная ванна!

— Графиня желает искупаться? — весело спросил у меня матрос, старательно отводя глаза от моих коротких волос. — Мы можем принести горячей воды!

— Морской?

— Пресной. Запасов хватит, до Ранолевса не так уж и далеко.

Видя, что я колеблюсь, явно не желая их утруждать, матрос кивнул сам себе и убежал. Через мгновение раздался громкий крик: «воды горячей нашей графине!».

Вообще-то я герцогиня, но мне даже нравится, что они зовут меня так. Я для них — жена Армана.

Ени и Макеши перешли на «Ветреницу», а часть матросов с неё — на корабль Армана, где было недостаточно экипажа. На палубе кипела работа, ставились паруса, слышался веселый голос капитана Волорье, который даже с повязкой на глазах отлично знал своё дело. Да, теперь я вдруг поняла, почему он не может без моря. Корабль для него — дом куда более родной, чем замок на Севере, море — вечная любовница. А я нежилась в горячей воде, запрокинув голову и прикрыв глаза, потом долго вытиралась мягким полотенцем. В сундуке, перенесённом с «Ветреницы» нашлись мои сорочки и даже платье. Жизнь была прекрасна и удивительна. А ещё я самостоятельно вымыла волосы.

Вытянувшись на чистых простынях, на настоящей перине и настоящей подушке, я блаженствовала. Я смогла, я победила! Как это сладко — ощущать себя настоящей героиней!

Проснулась от внимательного взгляда. В окно пробивались розовые лучи утреннего солнца. Муж лежал рядом, оперевшись на руку, и пристально меня рассматривал. Рассматривал! Взвизгнув, я подскочила. Потянулась к нему руками, коснулась осторожно щеки и вдруг поняла: у него блестели оба глаза одинаково. Красивые серые глаза, оба живые. Вот это — чудо!

— Но как эти возможно? — выдохнула я. — Твои глаза… они…

— Да, — кивнул он. — Я сам до сих пор не могу осознать. Лежу и любуюсь тобой. Обоими глазами.

Что-то в его голосе было не так, не правильно. Я остро ощущала, что он не рад. Впрочем, ещё вчера я поняла, что Арман сердит. Но разве я не сделала правильно, разве не вернула ему зрение? Победителей ведь не судят, верно? Отчего же он даже ни разу не поблагодарил меня? Да что там, разве мне нужны его слова? Я просто хочу немного любви, я ведь не прошу чего-то невероятного!

Поджала губы, поднимаясь, стягивая через голову сорочку. Раз он теперь видит — пусть любуется мной. Я красива, я знаю об этом. И талия, и изгиб бёдер, и стройные ноги. Грудь, правда, стала больше, это меня смущало, но со спины этого не видно.

Натянула короткие кружевные панталоны, всей спиной ощущая его взгляд. Отчего же он медлит? В прежние дни достаточно было вот так выгнуть спину — и я бы уже стонала под ним. Сейчас всё изменилось. Неужели я не нравлюсь ему больше? Корсаж, потом тонкое муслиновое платье в желтую полоску. Крепкие пальцы на спине помогают застегнуть крючки и завязать бант на талии. Я оборачиваюсь, кусая губы и злясь. Спрашиваю прямо:

— Ты не хочешь меня?

— Я не знаю, что мне теперь с тобой делать, — неожиданно признаётся Арман.

— Как это что? — широко раскрываю я глаза. — Любить? Целовать? Носить на руках? Падать на колени и уверять, что я — самая прекрасная в мире женщина?

— Пожалуй, пора бы и упасть, верно?

— Я не понимаю тебя, — на что он опять обиделся? Не мужчина, а загадка.

— Да, ты меня совсем не понимаешь, Ива. Не слышишь. Ни о чем не спрашиваешь. Просто делаешь, что пожелаешь, верно? Не жалеешь, что зрение ко мне вернулось? Больше нельзя меня водить на поводке, словно телёнка. Не боишься, что я опять сбегу?

Я почувствовала, как закружилась голова от его злых слов. Сглотнула.

— В чем ты меня обвиняешь сейчас? — прошептала с трудом. — Арр, я все сделала, чтобы тебя спасти! Только ради тебя я…

— Ради меня? — перебил он меня. — Ты в этом уверена? Все, что ты делала — было лишь потому, что ты так хотела. Сама хотела. Я просил меня искать? Нет. Я просил возвращать мне зрение? Нет. Ты сама так решила. Сама.

— Ну знаешь, — я начала злиться всерьёз. — Насчёт зрения ты не прав. Мне очень хотелось оставить тебя калекой! Ведь тогда ты всегда бы был только мой. Ты не смог бы без меня жить. Как телёнок на привязи, да?

— Да ну? И зачем тебе калека, детка? Надолго бы хватило тебя? Год, два… а потом тебе бы стало скучно, ты бы устремилась к новым свершениям. Я стал бы обузой. Не ври себе самой, Ива. Больше всех в этом мире ты любишь себя. И я тебе нужен лишь как трофей. Как кабанья голова над камином.

Как я его ненавидела в тот момент! Наверное, во многом он был прав, и от того было ещё больнее.

— Ты избалованная девчонка, привыкшая получать все, что пожелаешь.

Да, я такая.

— Не переживай, никуда я теперь от тебя не денусь. С моей стороны это будет чёрной неблагодарностью, верно? Всю жизнь теперь мне расплачиваться за твои благодеяния, святая Иветта. Я твой — как пёс, как раб. Ты ведь этого хотела, да?

Я зарычала, как зверь, не в силах вынести этой боли. Словно нож в грудь воткнули. Да, да! Я хотела этого! Именно так я и думала: он полюбит меня за то, что я его спасла, он не сможет не полюбить! Но он — не любит.

Любовь — это стрела. Так