Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин

— Слушай, ты электриков не видел? — продолжал разговорчивый охранник и, увидев, как Ибрагим отрицательно покачал головой, вздохнул: — И чего возятся, ей-богу? Возятся, возятся… Второй тайм давно идет, а они все ковыряются. Специалисты!

Полосатый шлагбаум со свисающими с него жестяными блинами запрещающих знаков рывками поднялся вверх, освобождая проезд. Перенервничавший Ибрагим слишком сильно газанул и резко бросил сцепление; микроавтобус конвульсивно дернулся, норовя заглохнуть, но все-таки не заглох и, плавно набирая скорость, двинулся в сторону Москвы.

* * *

…Майор ФСО Кулаков, так давно откликавшийся на оперативный псевдоним «Старый», что привык воспринимать его не как второе, а как свое первое имя, светя себе под ноги фонарем и брезгливо приподнимая полы длинного, как кавалерийская шинель, старомодного пальто, прошелся по дому Мустафы Акаева. Воздух в доме попахивал жженым порохом, под ногами то и дело позвякивали потревоженные гильзы. Перешагнув через лежащий у лестницы труп Аслана, майор стал подниматься на второй этаж. В левой руке у него был включенный фонарик, правая держала наготове излюбленное оружие ветерана кровопролитных ночных стычек — тупорылый и уродливый «аграм» с длинным глушителем. На правом ухе был закреплен беспроводной наушник мобильного телефона, контрольный светодиод которого сиял в темноте ярким синим огоньком. Водя лучом фонарика из стороны в сторону и каждую секунду ожидая внезапного нападения из темноты, майор Кулаков беседовал по телефону со старшим группы наружного наблюдения, которая в данный момент дежурила на выезде с заметенной снегом лесной грунтовки на шоссе, что вело из поселка в сторону Москвы.

— Они выехали, — говорил он, — не пропустите. Белый «форд». Нет, не грузовой, наоборот, пассажирский. Пассажирский, я говорю! И никакого «Горсвета», вообще никаких надписей. Что? Э, брат! Не знаю, кто тот парень, что помогает Шаху, но это такой ловкач, что тебе и не снилось. А? Здесь-то? Здесь все спокойно. Куча народу, и все тихие.

Поднявшись на второй этаж, Старый остановился над лежащим возле открытой двери кабинета Мустафой Акаевым. Без пяти минут Герой Советского Союза лежал, скорчившись и обхватив руками простреленный живот, в луже собственной крови, освещенный падавшим из двери мягким, чуть подрагивающим оранжевым светом оплывающих на столе свечей. Неожиданно он шевельнулся и издал слабый стон. Старый опустил ствол штурмового пистолета и нажал на спусковой крючок. «Аграм» простучал коротко и глухо, как в вату, дымящиеся гильзы веером брызнули из казенника. Акаев дернулся и затих, на этот раз окончательно.

— Все до единого наповал, — подтвердил Старый, прервал соединение, поставил автомат на предохранитель и, равнодушно повернувшись спиной к трупу уважаемого Мустафы, стал спускаться по лестнице.

— Можешь нарисовать план квартиры? — спросил Дорогин. — Ну, хотя бы сколько в ней комнат, знаешь?

Ибрагим Акаев огорченно помотал головой.

— Я никогда там не был, — сказал он. — Эту квартиру снимает Ваха, а он мне не друг. Мне незачем ходить к нему в гости, потому что нам не о чем разговаривать.

— Сколько там сейчас народу? — продолжил допрос Муму, игнорируя попытку молодого чеченца излить ему душу.

— Не знаю, — сказал Ибрагим. — Но не меньше двоих.

— Хреново, — негромко произнес Михаил Шахов.

Дорогин не ответил, но в душе согласился с этим неутешительным диагнозом. В доме Мустафы они оставили восемь трупов, а сами не получили ни царапины. Но туда они сумели проникнуть незамеченными, под покровом ночи, и там не было десятилетнего ребенка, которым бандиты могли прикрываться, как щитом. По доброй воле джигиты им дверь не откроют, это ясно, а штурм почти наверняка будет стоить Анюте Шаховой жизни.

— Дом не слишком старый, — задумчиво произнес Михаил, глядя на опоясанную цепочками светящихся окон громадную шестнадцатиэтажную пластину, протянувшуюся на целый квартал. — Распределительные щитки на лестничных площадках. Может, еще разок сыграем в электриков?

— Бесполезно, — возразил Дорогин. — Ну, вылезет один на площадку. Мы его валим и входим в квартиру. А дальше? Со света в темноту, на незнакомой жилплощади… Пока разберемся, что к чему, будет уже поздно.

— Я могу позвонить в дверь, — неожиданно предложил Ибрагим. — Они меня знают.

— Заманчиво, — с оттенком сомнения произнес Дорогин.

— Но перспективы все равно хилые, — резюмировал Михаил.

Белый микроавтобус с забрызганными грязью бортами и фальшивыми номерными знаками медленно остывал посреди густо заставленного машинами двора на окраине Москвы. Над крышами домов висело подсвеченное огнями мегаполиса сплошное покрывало туч, и казалось, что небо слабо фосфоресцирует. К ночи сыпавшийся сверху мокрый снег стал не таким мокрым и уже не таял, едва коснувшись земли. Асфальт во дворе был затянут ровным снежным покрывалом, белизну которого нарушали только оставленные машинами черные колеи да неровные цепочки человеческих следов.

Михаил завозился, доставая из пачки последнюю сигарету.

— Это ты зря, — сказал ему Дорогин. — Некогда нам сейчас перекуры устраивать… А впрочем, кури, — противореча самому себе, тут же добавил он. — Накуривайся впрок, а то при детях курить нельзя, им это вредно.

— Сначала надо сделать так, чтоб дети были тут, а не там, — с тоской проговорил Шахов. — А уж тогда я как-нибудь потерплю.

— А ты не кисни, мон шер, — сказал Дорогин. — Есть у меня одна идея. Надо, во-первых, осмотреться на местности, уяснить планировку квартиры. А потом зайти с двух сторон. Это же классика! Удостоверение при тебе?

— Удостоверение-то при мне, — с неохотой признался Михаил, начиная понимать, к чему он клонит. — Вот только светиться неохота…

— Это тебе решать, что для тебя важнее — здоровье дочери или сохранение инкогнито, — заметил Дорогин.

— Айда, — решительно сказал Михаил, смял сигарету и бросил ее на пол.

— Мусорят тут всякие, — проворчал Дорогин, но Шахов его не услышал или просто не обратил на шутку внимания.

Сергей ненадолго задержался, чтобы найти в багажном отсеке буксировочный трос — прочный нейлоновый канат с массивными карабинами на обоих концах. Забросив увесистый моток на плечо, он поспешил за Шаховым, который конвоировал к подъезду понурого программиста. Дорогин не испытывал к молодому родственнику Акаева ни сочувствия, ни злобы. В данный момент Ибрагим представлял собой всего лишь еще одну переменную в уравнении, которое им предстояло решить; его надлежало держать в поле зрения на случай, если парню все-таки вздумается чудить, а его дальнейшая судьба должна была решиться на более высоком уровне — где-то там, в заоблачных высях, на совещании вершителей судеб, в повестку которого данный вопрос внесен под шестизначным порядковым номером.

Перед железной дверью подъезда Шахов задержался ровно на столько, сколько понадобилось для того, чтобы выстрелить из пистолета в панель домофона. Домофон ответил на этот акт вандализма негромким треском, снопом голубых искр и облачком белого дыма, который отчаянно вонял озоном и горелой изоляцией.