Последнее звено - Виталий Каплан

Не было печали… Нет, с одной стороны, это, конечно, интересно, тем более что надо же и закиснувшие в армии мозги подразмять. Но с другой стороны – не помешает ли это мне готовиться к побегу? Надо бы уже выстроить конкретный план.

Крым далеко. Чем туда добираться? Пешком – это все лето уйдет. Лошадьми? Их еще надо купить. На какие деньги? Надо выяснить дорогу. Надо запастись нормальной одеждой – на мне ведь до сих пор то, что выдали в «Белом клыке». Удобно, функционально, но слишком уж заметно. Дальше, уже в самой Корсуни, надо понять, как добраться до острова. Договориться с кем-то из рыбаков, чтобы отвезли туда? У людей сразу подозрения. Причем понятно – какие. Никому не известный парень отправляется на безлюдный островок. Значит, что-то там запрятал. Значит, ценности. Значит, как отроет – камнем ему по балде и в воду.

Это если рыбак нелинейный. А если он правильный рыбак, блюдет линию? Тогда согласится, назначит час – а сам опрометью к приказным сыскунам. Отсюда вывод: перевозчик плывет лесом. Надо покупать лодку и грести до острова самому. Не так там и далеко, Душан же греб… Но сумею ли сориентироваться? Это же далеко в море, берега уже не видно будет, он говорил. Ну, допустим. Однако же покупать лодку – на что? И какую лодку? Мне, конечно, самую дешевую и маленькую, но ведь там не лодочный магазин… какая будет, про какую удастся договориться… Интересно, сколько может лодка стоить? Там ведь она не роскошь, а средство прокормить семью… Дороже коня? Дешевле?

– Ты уснул, что ли, Андрей? – Фролов тряхнул меня за плечо. – Не слышишь меня? Повтори, что я сказал?

О! Надо полагать, уже начались эти самые частные уроки.

– Вы сказали… Вы сказали о том, что… – я запнулся.

– Я сказал, что начать нам лучше с истории, – смягчился Фролов. – Понимаешь ли, приемные испытания проходят вот как. Ты стоишь перед будущими своими наставниками, а они тебе задают самые разные вопросы. Из разных областей. Спросят о площади прямоугольного треугольника и сразу вслед за тем – чему учил Аринака о воспитании отроков. Ответишь про воспитание – тут же спросят, допустим, о том, почему льются дожди. Затем – почему князь Путята не сразу отложился от Эллинской Державы, а только спустя двенадцать лет княжения. Потом – что полезнее для линии: помнить обиды или немедленно их прощать? Ну и так далее.

– Кстати, а в самом деле, что полезнее? – заинтересовался я.

– Полезнее помнить, – как-то невесело усмехнулся Арсений. – И знаешь почему? Человек, не помнящий обид, не учитывает прежних колебаний своей линии. Он ведет ее так, словно она началась из ничего. А значит, рискует оставить старые изгибы неуравновешенными. Тот же, кто все обиды хранит в памяти, знает, как поступить, чтобы сгладить прежние огорчения.

– Как это у вас все хитро закручено, – присвистнул я. – Кстати, давно хотел спросить: а вот что считать прогибом в беду, а что – в радость? Что это такое вообще? Вот, например, я смерд, у меня волки задрали корову. Это горе? Но представим: я тупой, я просто не понимаю, что теперь молока не будет, детишек кормить нечем, на базаре сметану уже не продашь, значит, и подати платить не из чего… Вот у такого глупого смерда гибель коровы – это прогиб вниз? Или если ему это без разницы, то линия идет ровно? Или вот, например, человек заболел какой-нибудь страшной болезнью, но пока еще хорошо себя чувствует и думает, что пустяки, что обойдется, что не проказа это, а просто прыщик. Горя не чувствует. Прогнулась линия? Или вот радость. Девица вышла замуж, жених красавец, семья богатая, все такое… А она никакой любви не замечает. Сказали замуж – ну и пошла. Вот это – прогиб вверх или по нулям?

Я все собирался озадачить Буню этими парадоксами, да так и прособирался. Посмотрим, что скажет жрец науки.

– Вопрос понятный, – кивнул Фролов, – и достаточно типичный. Это проходят на первой стадии. Так вот, есть такое выражение: «совокупность общественных представлений». То есть что большинство людей думает о чем-либо. Вот большинство людей думает, что лишиться коровы – это плохо. И поскольку линия твоего глупого смерда привязана к линии народной, то что бы он там себе ни дурил, а для него это будет означать прогиб линии вниз. Этот прогиб должен уравновеситься удачей – опять же, тем, что народ считает удачей. Урожаем небывалым, например. Или это может случиться с ним в будущей жизни, в другом шаре. Понимаешь?

– Пока все просто, – кивнул я.

– Сейчас будет сложнее. Вот какая интересная штука получается: закону Равновесия подвержены и внешние события жизни – замуж там выйти, коровы лишиться, проказой заболеть, и те беды и радости, что важны для самого человека, что он внутри себя чувствует. Однако внутреннее равновесие вычисляется по другим формулам. И там выходит, что радость весит больше беды, а значит, уравновешивается более долгими или более страшными несчастьями. Потому что тут уж человек не поддерживается народной линией, а одинок. Происходит же такое одиночество от того, что его представления о жизни, о полезном и вредном не совпадают с общественными. Чем больше человек не такой, как все, – тем больше ему приходится страдать в душе, притом что во внешних событиях будет наблюдаться равновесие. Вот, кстати, запомни определение, это тебе пригодится: цель воспитания состоит в том, чтобы внедрить в ум и сердце воспитуемого совокупность общественных представлений. Кто думает, переживает и чувствует, как и все остальные, – тот совершенный человек. Запомнил?

– Что же, получается, шибко умным не место в обществе? – хмыкнул я.

– Так ты ответишь на испытании, если зададут этот вопрос, – усмехнулся Фролов. – Ты же, надеюсь, не станешь спорить с наставниками?

– А с вами? – напрямую спросил я.

– Со мной – можно и даже нужно. В конце концов, любой ученый – не такой, как все. Только не вздумай произносить это вслух. Считается крайним неприличием.

4

Давно уже я не прогуливался под ручку с девушкой… с Иришкой-то все у нас обрубилось в прошлом апреле. Больше года уже получается. Совершенно забытые ощущения… и кажется, что все на нас смотрят. Не только люди – но и те самые звезды-шпионы, о которых говорила Аглая… пускай даже белая ночь делает их до времени незаметными… этакие вирусы-невидимки…

Как она там, интересно? В глуши костромской… Доит корову небось, носит коромыслом воду, косит сено… если, конечно, позволяет боярская честь и генеральная линия… Впрочем, вроде бы одну захудалую деревеньку Волковым все же оставили. Так что корову, может, и не доит.

Аглая… Статная, светловолосая, с косой пяти-, а то шестисантиметрой толщины, синими глазами-озерами… весенними, только-только из-подо льда. Я-то просто на нее облизывался, а она… надменная боярышня… как же она сохла по мне, если и в полисофос бегала консультироваться?

Лена была совершенно другой. Общего – только рост и стройная фигура. А вот все остальное… Впервые мне показалось, что я встретил человека из нашего мира. Чушь, конечно, не может этого быть… тем более у нас она тоже гляделась бы розой, выросшей на огуречной грядке. Вот кого она действительно напоминала – это девушек позапрошлого века, которых мы проходили по литературе в десятом классе. Такая вот девочка из семьи русской интеллигенции… папа должен быть, допустим, директором гимназии или лучше доктором… мама – выпускница института благородных девиц, поет романсы под фортепиано на званых вечерах… сама девочка готовится поступить на какие-нибудь курсы, чтобы потом помогать обездоленным… и мечтает о большой и светлой любви… и уже два раза целовалась со студентом Николашей… а Николашу недавно арестовали за участие в студенческом кружке и выслали в Нарым… и она готова ехать туда, подобно княгине Трубецкой, но мама с папой решительно против…