Рокси - Джаррод Шустерман

— Да, возможно, — говорю я, надеясь, что Ал отвяжется.

Но Ал одаривает меня своей фирменной кривой улыбочкой:

— Осмелюсь предположить, Аддисон ведет в игре. Ходят слухи, что твой молодой человек, Айзек, указал тебе на дверь. Как говорится, высосал и выбросил.

Я стряхиваю его руку со своего плеча.

— Аддисон никогда не приведет его сестру в VIP — ее перехватят по дороге. А если никто не выигрывает, то никто и не проигрывает.

— Точно, — подтверждает Ал. — Но Аддисон в последнее время упорно идет к цели. И хотя я не против, чтобы он стяжал немножко славы, мне не нравится, что это случится за твой счет.

Затем Ал уходит встречать новых посетителей, поколебав мою решимость спасти Айзека. Я знаю, что я единственная, кому это подвластно, единственная, кто обладает и силой, и волей. Но чтобы спасти Айзека, его нужно сначала вернуть. Сейчас он очень уязвим, и его могут совратить другие. Тогда он станет их призом. Мне нужно держать его при себе. На себе. На совсем небольшом количестве, как раз достаточном, чтобы его спасти.

В поисках места, где можно уединиться и подумать, я открываю двери в VIP-салон. Здесь, внутри, народу меньше, но все равно — картины и звуки будут отвлекать. И тогда я задумываюсь о массивной аяуаске, растущей в углу зала. Впечатляющее зрелище, которое, однако, проходит мимо внимания тех, кто охотится за иной добычей, а это можно сказать о подавляющем большинстве посетителей салона. Лиана вымахала такая огромная, что пробила потолок и вылезла на крышу. По сути, если хочешь попасть на крышу, то извилистый стебель аяуаски — единственный путь туда.

Торопливо, боясь передумать, я карабкаюсь вверх по лиане. Твержу себе, что мне надо на крышу, чтобы сбежать от кутерьмы Праздника, но в глубине души я, кажется, осознаю истинную причину.

Крыша представляет собой покрытый мхом склон, такой крутой, что и горная коза сорвалась бы. Как раз для тех, кто дошел до такого состояния, что не различает, где верх, где низ. Наверно, именно поэтому я и нахожу здесь Люси — реальность никогда не тяготит ее. Но при этом Люси источает некую непостижимую меланхолию, от которой мне всегда не по себе. Она свесила босые ноги за край крыши и с отсутствующим видом болтает ими взад-вперед, устремив взгляд на вечно изменчивые облака, подсвеченные луной. Обращает ко мне глаза — такие же загадочные, как доска для спиритического сеанса.

— Он не умел летать, Рокси, — произносит она. — Ну почему никто из них не умеет летать?

Я сажусь рядом. Понятия не имею, о чем она, а если бы и имела, то все равно бы не ответила. Несмотря на свои седые волосы, Люси выглядит ребенком, потерявшим любимую игрушку. Надо бы ее подбодрить.

— Слышала, ты снова набираешь популярность, — говорю я ей. — Во всяком случае, ходит такая молва.

Она вздыхает:

— Всего лишь рябь на поверхности пруда. Не сравнить с тем, что было когда-то. — И, помолчав, добавляет: — Ты еще молода, но однажды узнаешь, что это такое. Рано или поздно все мы… выходим из моды.

Эта мысль заставляет меня повернуться и взглянуть на скос крыши, уходящий ввысь и исчезающий за облаками. Прислушавшись, я различаю еле заметный скрип, доносящийся сверху. Меня редко что может вогнать в дрожь, но от этого звука по коже бегут мурашки.

— Ты когда-нибудь взбиралась выше? — спрашиваю я у Люси. — На самый конек?

Она оборачивается ко мне — лицо неуверенное, даже чуть обеспокоенное.

— Нет, — отвечает она. — Есть места, куда лучше не ходить.

— Ну, «лучше не ходить» ведь не значит, что это запрещено. — Я придвигаюсь к ней поближе. — Люси, а правду говорят, что там… ну, что он… там, наверху?

— Что-то там, конечно, есть, — отвечает Люси. — Ты же слышишь?

Я закрываю глаза. Хотелось бы верить, что вселенная милостива к таким, как мы. Что когда мы уходим, то уходим навсегда. Что мы просто исчезаем. Люди на земле боятся смерти, но для нас она гораздо лучше, чем ее альтернативы.

В этот момент я осознаю, что хочу докопаться до сути. Мне необходимо узнать! Поднимаюсь на ноги, но Люси вдруг хватает меня за руку. Хочет предупредить? Остановить? Но вместо этого она говорит:

— Если ты пойдешь наверх, я с тобой!

Возможно, места, куда лучше не ходить, — это те, куда мы стремимся сильнее всего.

Мы взбираемся по крутому склону. Мох сменяется черепицей, скользкой от росы и того рода слизи, что растет только в темных, заброшенных местах. Я не задаюсь вопросом, почему эта крыша больше похожа на гору. Наш мир не подчиняется законам человеческого мира.

Мы входим в облако, густое, будто вата, и я ничего не вижу.

— Неудачная была идея, — бормочу я.

— Да, — соглашается Люси. — Но неудачные идеи всегда интереснее удачных!

Проходит целая вечность, прежде чем мы вырываемся из марева в чистое, усеянное звездами небо. Под нами в облаках сверкают молнии, сопровождаемые зловещими громовыми раскатами. Над нами возвышается конек крыши. И там, на самом верху, что-то есть. Кто-то. На фоне луны вырисовывается силуэт…

Мы обе останавливаемся как вкопанные.

— Боишься? — шепчет Люси.

И я честно отвечаю:

— Да.

— Хорошо, — кивает она. — Потому что когда страх поделен на двоих, это значит, что каждый боится только наполовину.

Мы медленно поднимаемся к фигуре на вершине, и чем ближе подходим, тем яснее становится, кто это.

Фигура привязана к стержню громоотвода. Две железные змеи, обвившиеся вокруг нее, прижимают существо к громоотводу, не давая двигаться. Их пасти с обнаженными клыками впиваются в его плечи — не для того чтобы пожирать, а чтобы удерживать на месте. Вечно.

Мне хорошо знаком этот символ — жезл с двумя обвившимися вокруг него змеями. Кадуцей[39]. Под этим знаком рождены очень многие из нас. Но что-то в этой картине не так. У медицинского кадуцея есть крылья, а у этого нет. Куда подевались крылья?

Фигура, обвитая двойной спиралью железных змей, поворачивает голову — единственную свою часть, которая может шевелиться, — в нашем направлении.

— Кто здесь? — слышится сиплый голос. — Подойдите ближе. Я хочу на вас посмотреть.

Подходим. Люси крепче цепляется за меня и прячется за моей спиной, как будто боится, что ее увидят.

Пленника кадуцея даже фигурой толком назвать нельзя. Всего лишь бледная, серая тень. Руины духа. Он пытается пошевелиться, но змеи стягивают его тесней. Он болезненно морщится. Воет. И смиряется.

— Ты… Льюд?