В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

Эта фраза подбросила меня на полметра вверх, и я укололась обо что — то острое. Пошарив рукой под собой, я обнаружила маленькую пластмассовую ручку маникюрных ножниц, которые я наспех засунула в карманчик свитера, когда услышала голос грозной Софьи. Вероятно, они выпали, когда мы боролись с Лисицыным. Вытянув ножнички за ручки, я изо всей силы ткнула ими Василия в сальный бок. Он заорал и свалился на песок, держась за рану.

А я, вскочив на ноги, ринулась к выходу. Никого не встретив по дороге, я примчалась в свою каюту и закрыла ее на все замки, словно опасаясь, что пузатый Василий ворвется следом. Скинув перепачканную песком и маслом одежду, я долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя ощущение липких рук и грязного оскала Василия Лисицына. «Что значат его слова о том, что тут валялся тот, убитый? Видел ли он его? Имел ли к нему отношение? Или он просто сексуальный садист, которому приятно изнасиловать женщину на том месте, где произошло убийство?»

При этих словах у меня из глаз опять полились слезы, которые перестали течь, едва я начала размышлять на тему убийства. Потом я переоделась, старательно выбирая одежду. С собой я брала немного вещей: пару свитеров, рубашку, блузку и спортивный костюм. Свитер с рубашкой я легко заменила блузкой, а вот джинсы у меня были только одни, поэтому пришлось надеть спортивный костюм — получился оригинальный наряд. Юбок я принципиально не ношу, несмотря на то, что мама меня всегда уверяет в том, что женщина не может состояться без юбок и вечерних платьев. Наши запланированные походы в магазин всегда заканчивались одинаково: мама, недовольно вздыхая, покупала мне очередные джинсы или брюки.

Сложив грязную одежду в мешок, я вышла на палубу. Там я вытащила куртку и внимательно осмотрела ее — не знаю, удастся ли мне отстирать масляные пятна. Тем не менее, куртку я отложила в сторону — другой — то нет. А любимые джинсы, белье, свитер и рубашка пошли в мешок, который, я, размахнувшись, выбросила за борт. Мешок покачался — покачался, словно раздумывая, тонуть или нет, и плавно пошел ко дну.

Я подождала, пока не исчезнет след одежды и мне стало легче. Осторожно взяв двумя пальцами куртку за вешалку, я направилась в прачечную, где засунула ее в стиральный агрегат, насыпав туда полпачки порошка и включив таймер на десять минут. Усевшись на длинную деревянную скамью, я бездумно смотрела, как крутится пенящаяся вода. Вы никогда не замечали, что процесс машинной стирки завораживает? Не знаю, почему. Вместе с пеной исчезала моя обида на непутевого матроса Лисицына — в конце — концов все обошлось, и этому надо было радоваться, а не огорчаться. Уже давно затихла стиральная машина — это означало, что она не только постирала, но и прополоскала мою куртку. Мне следовало засунуть ее в сушилку, но я все сидела, думая и вспоминая.

За этим занятием и застал меня Дмитрий Перов. Оказывается, прошло много времени. Он успел съездить в город, увидеться со следователем Крагой и даже поискать меня по всем закоулкам корабля.

— Что удалось узнать? — спросила я, как можно беспечнее, старательно улыбаясь.

— Новости неутешительные! — ответил Перов. — Сначала о серебряном дожде. Водолазы сказали, что Сергей Костров рассказывал, что видел странное явление — крупные тяжелые капли падали сверху и даже как будто стучали. И именно в это время у него пропал ребенок!

— Пропал ребенок? Его ребенок?

— Нет, ребенок жены. Но с тех пор они не могут найти девочку. В полицию они, вроде бы, не обращались, непонятно, почему. Точно установить ничего не удалось, поскольку жена Кострова пьет.

— То есть, из этого следует только то, что у Кострова была трагедия с ребенком, и что это произошло где — то в Подмосковье? — подвела я относительный итог.

— В Коломне, если быть точным, — подтвердил Дима. — Полиция занялась женой Кострова, и им удалось выяснить еще более поразительные вещи.

Перов встал с длинной скамейки, подошел к двери и проверил, закрыта ли она. Потом вернулся и встал передо мной, широко расставив ноги. Стало так тихо, что слышен был плеск воды о борт корабля.

Перов, раскачиваясь на своих длинных ногах, сказал:

— Жена Кострова утверждает, что девочку украл… — он сделал внушительную паузу, — что ребенка украл Михаил Ромашкин. Она предполагала, что он мог это сделать, но не говорила мужу. А теперь, когда его убили, она заявляет, что ребенка украл Ромашкин.

— Боже мой! Зачем! — едва прошептала я побелевшими губами.

— По этому поводу она несет явную чушь, — ответил Перов. — Она уверяет, что он украл ребенка, чтобы они с Костровым не могли вернуть собственную квартиру. Здесь она, явно, путает свои интересы и интересы Ромашкина.

— Ничего не поняла, — потрясла я головой.

— Более того, жена Кострова, утверждает, что и мужа убил он же — Михаил Ромашкин. Чтобы не возвращать ребенка! — добавил затем Перов.

А в это время Ромашкин вылез из трюма и вновь направился к опорно — поворотному устройству, проклиная вездесущую журналистку, которая мешается у нормальных людей под ногами. Ромашкин только что проверил работу ротора, установленного в корпусе корабля, и теперь у него в плане — а он не любил менять своих планов — числился мостовой перегружатель, который облюбовала эта парочка: журналистка и командир. Интересно, они ругались или уже давно помирились, ведя какую — то свою игру?

Ромашкин вспомнил прошедшее лето, подарившее ему столько счастья и столько тревог. К концу августа все накопившиеся проблемы оставались по — прежнему нерешенными, но трое людей, связанных судьбой, были счастливы. Об усыновлении Мишка думал с тревогой, стараясь оттянуть момент, когда надо будет ехать к затаившей злобу инспектору по делам несовершеннолетних. А между тем, к концу подходил срок его отпуска за два года, пора было возвращаться в Москву и на корабль.

Возвращаясь с дежурства, Ромашкин заметил первый желтый лист на дорожке. Он задел его ногой, потом наклонился и поднял. «Покажу дочке, — подумал он, вертя лист в руках, — дети никогда не помнят прошлогодних елок и прошлогодних желтых листьев!» Анечка поджидала его на крылечке.

— Папа! Папа! Купи мне бимотика? — Мишка и сейчас засмеялся, вспомнив, как смешно у нее это получается.

— Кого купить? — папа не всегда мог разобрать дочкин лепет.

— Ну, бимотика! Какой бетолковий!

— Про бегемотика она говорит, — пояснила Любаша, появляясь с тазом выстиранного белья.

— Зачем тебе бегемотик? — наклонился к девочке Мишка.

— Я буду с ним гуять! — ответила девочка.

Мишка рассмеялся и взял таз, который Любаша поставила на перила. Пока Ромашкины развешивали белье, Анечка старательно им помогала.

— А где носки? — спросила Люба, наклоняясь над тазом. — Я их стирала. А вон они!

На длинной веточке одинокого деревца аккуратно висели синенькие носочки и два носовых платка. Рядом улыбалась довольная Анечка.